В отличие от гостя, Аурика Георгиевна себя утруждать не стала. Она приоткрыла продолговатый деревянный футляр, мельком взглянула на спрятанное в нем украшение и тут же захлопнула крышку, не проявив никакого любопытства к отцовскому подарку. Коротича это неприятно покоробило, он даже хмыкнул. Аурика оскорбилась и, нагнувшись к гостю так, чтобы он один мог ее услышать, прошипела:
– Чему ты удивляешься, Михаил Одобеску? Из года в год он мне дарит одно и то же. Ни один нормальный человек не выдержит.
– У кого щи пусты, у кого жемчуг мелкий, – не остался в долгу Коротич.
– Щи, это, конечно, у тебя?
– У меня, конечно, императрица Аурика Георгиевна.
– Ты меня бесишь, – еле сдержалась девушка, чтобы чем-нибудь не запустить в сидящего рядом гостя.
– Ты меня тоже, – с елейной улыбкой произнес тот и предложил тост.
– Тост? – обрадовался Георгий Константинович, не прекращавший наблюдать за передвижениями «противника».
– Георгий Константинович! – Миша встал со стула и замер с фужером шампанского. Он очень волновался. Это было видно по тому, как он сжимал и разжимал кулак левой руки. – Глаша! И вы, Аурика Георгиевна. Я хочу поблагодарить вас за то, что вы пригласили меня к себе встречать Новый год. Для меня это невероятно значимо. Особенно сейчас, когда я оказался абсолютно один. Наверное, я не имею на это права, но все-таки скажу. Я вам завидую. Мне очень хотелось бы быть одним из вас, хотя, наверное, кое-кто, естественно, против. – Он посмотрел на Аурику.
– Естественно, – не удержалась она, но тут же опустила голову, не выдержав отцовского взгляда.
– Я все-таки продолжу, – подбодрил себя Коротич и, развернувшись лицом к старшему Одобеску, выдохнул: – Георгий Константинович, я понимаю, что вы разочарованы отношением своей дочери ко мне, и это, конечно, несколько осложняет ситуацию, но, правда, позвольте мне приходить к вам, невзирая на явное отсутствие симпатии в мой адрес со стороны Аурики Георгиевны.
– Миша, – Одобеску сглотнул комок в горле, – друг мой…
– Подождите, – оборвал его Коротич и попытался договорить, но вконец смутился и выдавил из себя: – Будьте здоровы! И вы, и вы, Глаша, и вы, Аурика Георгиевна.
– Буду! – незамедлительно пообещала последняя и резко встала, не обращая внимания на укоризненный взгляд отца. – Давайте выпьем! Папа, цепляй свою селедку! Аурика Георгиевна будет говорить тост.
Назревал скандал, барон Одобеску чувствовал, что ситуация выходит из-под контроля, но вмешиваться остерегался, отмечая про себя, как недобро блестят глаза Прекрасной Золотинки.
– Может, горячее нести? – засуетилась Глаша.
– Рано! – отрезала Аурика и, приняв вальяжную позу, обратилась к соседу: – Коротич, ты нудный. Поэтому я желаю тебе быстрее жениться на какой-нибудь библиотекарше, чтобы вечерами перед сном читать с ней «Науку и жизнь». Ни на что другое ты больше не способен. Только предупреждаю: не вздумай приводить свою грымзу в мой дом! Мало не покажется. А вам (она с вызовом посмотрела на отца) я желаю оставить меня в покое и не пытаться устраивать мою жизнь по своим правилам. И перестаньте прятаться, наконец! Вы взрослые люди, а ведете себя, как дети. Будьте здоровы, мои дорогие родственники, и продолжайте встречать Новый год, а я, пожалуй, вас покину. Пойду пройдусь, пока не покрылась плесенью.
Договорив, Аурика поднялась и демонстративно удалилась, прикрыв за собой распахнутые двери гостиной.
– Ариведерчи! – злобно прокричала она из прихожей и начала одеваться.
– Я ее верну, – вскочил Миша, но тут же был водворен на место:
– Не вздумайте. Пусть идет.
– Новый год же! – взмолилась Глаша и тоже попыталась выбраться из-за стола.
– Ну и что?! – резонно отметил Георгий Константинович и не двинулся с места. – Моя дочь позволила себе хамскую выходку по отношению ко всем присутствующим. Это непозволительно. Мне очень горько осознавать, что именно я немало поспособствовал тому, что из нее выросло такое чудовище. Отцовская любовь слепа.
– Любая любовь слепа, – тихо добавил Коротич.
– Налейте мне водки, мой друг, – попросил его Одобеску. – Помянем мою безмятежную старость.
– Вы прекрасный отец, – попытался поддержать его Миша. – Поверьте! Мне есть, с чем сравнивать.
– Увы! – помрачнел Георгий Константинович. – Нельзя завидовать мертвым, но, похоже, ваш отец оказался на порядок прозорливее меня. Я это вижу.
– Это не так!
– Это так, – Одобеску опрокинул налитую рюмку, отвел руку Глаши с нанизанным на вилку куском селедки. – Простите меня, Миша. За испорченный вечер. За дочь. Право, хотел, как лучше. Старался. Зря.
– Не зря, – выкрикнул гость, не зная, что предпринять для того, чтобы хоть как-то успокоить хозяина дома. – Я сейчас! Буквально пять минут. Найду и приведу.
– Приведите ее, Миша, – всхлипнула Глаша. – Ночь на дворе. А она девушка.
Георгий Константинович не сказал ни слова. И только когда хлопнула за Коротичем дверь, подцепил колечко пропитанного подсолнечным маслом лука и задумчиво отправил его себе в рот.
В последнее время праздники в его семье перестали получаться. И что странно, размышлял про себя барон Одобеску, всегда по одной и той же причине – Аурика. Даже будучи, по выражению Глаши, «поперечной девочкой», она доставляла ему гораздо меньше хлопот: по пальцам можно было пересчитать какие-то оставшиеся в памяти крупные ссоры. Зато в прошедшем году! Дня не проходило, чтобы Золотинка хоть что-нибудь да не выкинула. Как с цепи сорвалась!
– Замуж ей надо! – в унисон хозяйским мыслям произнесла Глаша и поставила перед Георгием Константиновичем чистую тарелку.
– Не хочу, – ответил он ей. И тоже получилось двусмысленно: то ли чистой тарелки не хочу, то ли дочернего замужества.
– Бесится она, – непривычно резко для себя определила помощница Одобеску и села рядом с хозяином, подперев рукою щеку.
– Вижу, – безропотно признал Одобеску. – А мне что делать? Ты знаешь, сколько мне лет?
– Знаю, – Глаша прильнула к Георгию Константиновичу. – Да сколько б ни было! Все ваши.
– Ты не понимаешь! Ты не понимаешь, что такое единственная дочь, единственное любимое дитя!
– Так откуда ж? – моментально согласилась женщина. – Своих-то у меня отродясь не было.
Георгий Константинович почувствовал, что допустил бестактность, и поцеловал Глашу в висок:
– Это все из-за меня.
– Как Боженька решил, так и сталося, – успокоила она хозяина и прижалась еще сильнее.
Одобеску оценил благородство Глаши и даже хотел было выпить еще одну рюмку за нее, но раздумал.
– Устал я что-то, – пожаловался он. – И на душе неспокойно. Где вот она?!
А разобиженная Аурика в это время брела по пустынному Спиридоньевскому переулку вверх, внимательно вглядываясь в искрящиеся разноцветными огоньками окна домов. Дойдя до улицы Горького, она на секунду оглянулась назад, а потом смело шагнула в новогоднюю сутолоку: прохожие останавливались, поздравляли друг друга, то там, то здесь взрывались петарды, трещали бенгальские огни.