Надо ли удивляться, что когда в квартиру покойного тестя позвонил обеспокоенный судьбой своих женщин профессор Коротич, ему досталось.
– Аурика! – не выдержав, закричал он на том конце провода. – Прекрати швырять трубку. Это я!
– Кто – «я»?! – не расслышав, заверещала Аурика Георгиевна, проклиная все достижения науки и техники.
– Я! Коротич!
– Ты?! – разом успокоилась разгневанная Одобеску и наконец-то поняла, отчего ей так дискомфортно разговаривать по телефону. Она не видела себя в зеркале: перед ней висела натянутая на раму простыня. Аурика приподняла край, посмотрела под него, увидев краешек своего отражения, и снова вернула ткань на место. – Мишка, – попросила она супруга, – спроси у Полины, можно простыни с зеркал снять?
Профессор Коротич тут же переадресовал вопрос домработнице и буквально через минуту сообщил:
– Полина говорит, можно. И даже нужно, чтобы душа видела, что в квартире ее ждут люди.
– А зеркало тут при чем? – разволновалась Аурика.
– Давай я Полине трубку дам? – предложил Михаил Кондратьевич, обеспокоенный тем, что не совсем точно передает рекомендации домработницы.
– Не надо, – отказалась Аурика Георгиевна и сдернула простыню со старинного зеркала. – Какая разница? – Но услышав, что Полина еще что-то сообщает мужу, тут же поинтересовалась: – Что она кричит?
– Да ну ее, ерунда какая-то, – рассердился Коротич и попробовал перевести разговор на другую тему.
– Нет, скажи, – потребовала от него жена и замолчала.
– Не буду, – пообещал муж, а Аурика, заподозрив, что от нее что-то скрывают, заявила:
– Коротич! Я же все равно узнаю, скажи сразу!
– Она за зеркалом, – процитировал Михаил Кондратьевич домработницу.
– Кто? – растерялась последняя по счету Одобеску.
– Душа, – как ни в чем не бывало сообщил профессор Коротич.
– Скажи Полине, что я ее уволю, – пригрозила Аурика Георгиевна, с опаской заглядывавшая в зеркало, в котором не отражалось ничего, кроме ее одутловатого лица с заплывшими от слез глазами. – Двадцать первый век на дворе!
– Двадцатый, – поправил ее супруг и тут же добавил: – Но это ничего не меняет. Мракобесие какое-то.
– Скажи ей, что она дура, – потребовала Аурика.
– Не хочу, – отказался Михаил Кондратьевич.
– Что значит – не хочу? – возмутилась Аурика Георгиевна. – Я не пойму, на чьей ты стороне, Коротич?
– На своей, – дипломатично объявил профессор.
– А по-моему…
– Позови, пожалуйста, Наташу, – попросил Михаил Кондратьевич и, воспользовавшись секундной паузой, предложил: – Хочешь, я к вам приеду?
– Нет, – отказалась обиженная супруга и позвала дочь.
– Наташа, – голос профессора тут же изменился. – Мама рядом с тобой?
Наталья Михайловна прикрыла рукой нижнюю часть трубки и пристально посмотрела на мать, причем взгляд ее был столь красноречив, что даже Аурика почувствовала себя не в своей тарелке и ушла на кухню. Только тогда Наташа ответила:
– Уже нет. А в чем дело?
– Наташенька, – обеспокоенно заговорил профессор, – я за нее очень волнуюсь. Мне кажется, она неважно себя чувствует. Ты уж там с ней поласковее, пожалуйста.
– По-моему, с ней все в порядке.
– Я так не думаю, – грустно изрек Михаил Кондратьевич, и это Наташе не понравилось: она нахмурила брови и, прищурившись, посмотрела в тусклое зеркало.
– Я все поняла, – холодно ответила Наталья Михайловна отцу и поторопилась закончить разговор, почувствовав ревность. Но профессор Коротич, как нарочно, никуда не спешил и задавал вопрос за вопросом.
– Наташенька, – как в детстве, обратился он к ней. – А ты как себя чувствуешь?
– Нормально, – пробурчала Наталья Михайловна.
– Может быть, мне приехать? – профессор чувствовал себя виноватым и хотел побыстрее избавиться от этого чувства. – Мне кажется, вам там страшно.
– Да все нормально, – заверила его дочь и тут же выпалила: – Знаешь, так странно: мы дома, кругом горит свет – а его нет. Такое чувство, что он вышел на какое-то время и сейчас вернется.
– Если бы, – еле слышно проронил в трубку Михаил Кондратьевич.
«Если бы…» – беззвучно заплакала в кухне внимательно прислушивавшаяся к тому, что говорит дочь, шестидесятилетняя Аурика.
– Я бы так хотела! – призналась Наталья Михайловна, и голос ее предательски задрожал. – Спокойной ночи, папа.
– Спокойной ночи, – попрощался профессор и положил трубку на рычаг, а через секунду снова набрал знакомый номер: – Забыл сказать. Я люблю тебя, Наташа. И маме передай… тоже.
Вернувшись в кухню, Наталья Михайловна обнаружила там сгорбленную Аурику, задумчиво помешивавшую ложечкой остывший чай. Наташа сразу поняла, почему мать не поднимает голову: это она так бодрится и делает вид, что с ней все в порядке. И тогда молодая женщина вновь удивилась отцовской прозорливости и даже немного позавидовала тому, что между родителями существует столь тесная связь, ранее для нее невидимая.
– Ма-а-м, – Наташа присела рядом. – Ты как?
– Нормально, – чуть слышно проронила Аурика, позвякивая ложечкой о край чашки.
– Может, спать? – предложила дочь и внимательно вгляделась в материнское лицо. – Ты где ляжешь?
– У себя, – объявила о своем праве расположиться в собственной комнате Аурика Георгиевна. – А ты? Хочешь, я тебе у Глаши постелю? Или на диване в гостиной?
– А мы не можем лечь вместе? – поинтересовалась Наташа, напуганная предстоящим ночным одиночеством.
– Большая кровать только у папы в комнате, – напомнила дочери Аурика и наконец-то подняла голову. – Если хочешь…
– Хочу, – заторопилась с ответом Наташа, и ей в одночасье стало легко и почти не страшно.
– Как-то мне, знаешь… – призналась Аурика и с мольбой посмотрела в глаза дочери, словно от той действительно что-нибудь зависело.
– Мам, ну, вот представь: ты ляжешь у себя, я – у Глаши или в гостиной. И мы обе будем лежать и прислушиваться, и думать… А вдвоем спокойнее.
– Ты даже когда маленькой была, со мной спать не хотела, – мстительно напомнила дочери свои обиды Аурика Георгиевна. – А с отцом – всегда пожалуйста.
– Перестань, ты тоже много чего не делала из того, что мне хотелось. При чем тут это?
– Наташка, – Аурика отодвинула от себя чашку. – Почему ты на меня все время злишься? Даже сейчас?
– А ты?
– Честно сказать?
– Как хочешь, – Наташа дала матери возможность уклониться от ответа. – Может быть, не сейчас?
– А если другого случая не предвидится?