Я присела на корточки и стала разглядывать золу. М-да, чтобы найти ответ на вопрос, надо быть экспертом, набившим руку на исследовании пожарищ. Сейчас передо мной иссиня-черные слоистые хлопья. Кажется, грубиянка уничтожала какие-то записи.
Неделю назад в Подмосковье выдался дождливый день, поэтому мне захотелось разжечь в гостиной камин. Я впервые занималась растопкой, но помнила, как это делала старуха, к которой меня в детстве отправляли на лето, у нее в каждой комнате было по печке. Бабушка открывала чугунную, сильно закопченную изнутри дверцу, засовывала внутрь смятую газету, чиркала спичкой, затем подкладывала щепочки, а потом дрова. Я решила действовать по ее схеме, напихала в камин гору старых выпусков «Желтухи», найденных на кухне, чиркнула спичкой и пошла в сарай за поленьями. Когда вернулась, газеты уже прогорели, от них остался слоистый пепел. Или зола, не знаю, как правильно назвать. Но выглядело это точь-в-точь, как то, на что я любуюсь сейчас. А еще тут вроде расплавленная пластмасса.
– Виола! – гаркнули за спиной.
Я обернулась.
– Чего у них так полыхало? – с жадным любопытством спросила Светлана.
– Понятия не имею, – ответила я. – Наверное, Олеся мусор жгла. Может, ненужные журналы.
– Вот придумала глупость, – с неодобрением протянула домработница. – Горело мощно, этак и наш дом мог заняться. Но вы ошибаетесь. Если бумагу жечь, костер от воды враз потухнет, а тут только ярче заполыхало. И взрывалось что-то. Мы в детстве шифер в пламя бросали, звук прикольный получался. Если кто мимо проходил, аж подпрыгивал.
– Мы с приятелями во дворе тем же занимались, – улыбнулась я. – Еще карбид в лужу кидали, и он забавно так шипел. А один раз Генка взял пустую консервную банку, плеснул в нее водички, бросил туда кусок карбида. Пошел дымок, мальчик его поджег, и горящая струя взлетела до третьего этажа нашего дома. Мы все перепугались до дрожи в коленях. Прибежали мужики, плеснули на банку водой, но только хуже стало. Когда пожар потушили, нас всех выдрали ремнем…
Из открытого окна коттеджа раздался резкий звонок.
– Таймер! Шоу по телику начинается! – воскликнула Светлана и испарилась.
А я опять уставилась на погасший костер. Домработница права, тут горела не бумага. Вернее, не только она, а еще какие-то химические вещества. Баллон!
Я подошла к большому ярко-красному цилиндру. В издательстве на всех этажах в специальных подставках торчат огнетушители, но они совсем другого вида. В багажнике моей машинки тоже лежит самое обычное средство тушения. А вот Анна Тимофеевна принесла нечто особенное, я никогда не видела подобного. И я принялась внимательно разглядывать необычный огнетушитель.
На глянцевом его боку была надпись на английском языке. Увы, я не владею им, поэтому поняла лишь фразу «Made in USA». Градус моего удивления повысился. Все, что произведено за границей, стоит намного дороже. Зачем тратить лишние деньги, когда можно купить вполне достойный российский аналог за меньшую сумму?
Выпрямившись, я задумалась еще и о другом. Случись пожар у меня в квартире и найдись там огнетушитель, я бы от растерянности не сразу сообразила, куда нажать, чтобы он заработал. Анна же Тимофеевна спокойно боролась с огнем, на ее лице не появилось и тени страха.
Мы со Светланой перепугались при виде пламени, Никита беспомощно топтался у костра, даже Олеся, устроившая развлечение, и то занервничала, поэтому и стала отчаянно хамить. А Анна сохранила невозмутимость, не кричала, не паниковала, не впадала в истерику, хотя любая другая тетушка в ее возрасте потеряла бы самообладание при виде пылающего столба. Я, например, набрала ноль один, забыв, что в Подмосковье пожарных надо вызывать по другому номеру, а Светлана стала вопить. Правда, еще Лариса выглядела равнодушной, но это, вероятно, из-за ее умственной неполноценности, навряд ли она могла адекватно оценить обстановку. Леонид быстренько ушел прочь, видно, тоже струхнул. Анна Тимофеевна в опасной ситуации оказалась самым хладнокровным человеком.
Я пошевелила ногой баллон. Пустой, но даже сейчас тяжелый, а заполненный явно весил еще больше. Но руки Анны Тимофеевны не тряслись. Пенсионерка на удивление сильный физически человек, и у нее железные нервы.
Потоптавшись недолго около черного круга кострища, я приблизилась к дому Владыкиной, пригнулась и пошла вдоль стены. На дворе лето, сегодня душно, очень надеюсь, что хозяева пьют чай в гостиной, распахнув окна, и я смогу подслушать их беседу. Конечно, это некрасиво, но мы с Федором подозреваем, что некто испортил кардиостимулятор Ирины Петровны. Посторонних в особняке не было, следовательно, ее лишил жизни кто-то из своих: Анна Тимофеевна, Леонид, Олеся, Никита или Лариса. Да, да, последнюю тоже нельзя исключать из числа подозреваемых, психически неустойчивые люди способны причинить вред окружающим.
Согнувшись в три погибели, я медленно продвигалась вперед. Уперлась в террасу, обвитую буйно разросшимся диким виноградом, и услышала голос Олеси:
– Когда уедешь?
– Ты о чем, деточка? – спросила Анна Тимофеевна.
Девушка засмеялась.
– Непонятно? Ирина умерла, дом теперь мой. Сваливай.
– Не очень красиво вести подобный разговор, когда тело матери еще не погребено, – сделала замечание Анна.
– Ирка мне не мать! – мгновенно разозлилась Олеся.
– Но ты ее так называла, – напомнила Анна.
– Потому что она приказала! – взвизгнула девушка. – Сама это распрекрасно знаешь! Короче, убирайся. И дуру с собой прихвати.
– Завещание Ирины Петровны еще не озвучено, – мягко продолжала Анна Тимофеевна. – Вдруг там окажется нечто неожиданное для тебя?
– Ты о чем? – сбавила тон девица.
Раздалось тихое позвякивание.
– Учитывая, как ты хамила Ирине Петровне в последнее время, она могла отписать особняк кому угодно.
– Например, тебе? – заржала Олеся.
– Почему бы нет? У нас с Ирой установились прекрасные отношения.
– Не надейся! Даже, если твое имя указано в бумаге, я отсужу свою долю. Родным детям всегда большая часть достается!
– Родным детям? – саркастически повторила Анна Тимофеевна. – Ты же только что объявила: «Она мне не мать».
– Да!
– Значит, не получишь наследства.
– Приемные имеют все права родных!
– Справедливо. Но этично ли получать имущество той, кого ненавидела и не хотела считать матерью?
– Нашлась тут совесть человечества! Если попробуешь отнять у нас с Китом дом, я… я…
– Что? – спокойно спросила Анна Тимофеевна. – Убьешь меня, как Иру?
Стало тихо. Наконец Олеся обрела дар речи.
– Эй, ты что, офонарела?
– Некрасиво, когда девушка ругается, – возмутилась собеседница.
– Я Ирке ничего плохого не сделала!