– Это было давно и не всерьез.
Но Василий Петрович уже утратил интерес к этой теме.
– Девчонки-то мои: одна спит, другая… невесть где болтается, – задумчиво произнес он.
– Кто болтается? Где?
– Про Алену говорю.
– Она у себя в спальне была.
– Алены дома нету, – покачал головой Василий Петрович. – Пока ты на кухне неизвестно с чем возилась, я к ней зашел, думал Ваньку помянуть позвать, а у нее в комнате пусто. Так что, пока она шляется, мы с тобой выпьем.
Инга машинально выпила, как положено за покойников, не чокаясь. И зажмурилась, когда крепкая жидкость обожгла ей горло. И кто только придумал, что за покойников нужно пить обязательно водку? Ведь едят же кутью с медом, чтобы умершим на том свете было сладко. Зачем же при этом еще и пить водку? Не лучше ли выпить что-нибудь другое… поприятнее? Вино, например, или даже морс.
– Инга, не зевай. Держи рюмку.
Василий Петрович явно намеревался утопить свое горе в вине. Будь Алена за столом, он бы так лихо себя не вел. Но если свою жену он уважал, то к Инге питал исключительно отеческие чувства и ни во что не ставил ее слово.
И все же она не могла понять, куда подевалась Алена. Вроде бы подруга не собиралась уходить. Извинившись перед Василием Петровичем, который после трех рюмок принялся наконец за горячее, Инга вновь вышла на кухню.
– Алена Игоревна? Так она ушла минут пятнадцать назад. Василий Петрович как раз ужинать начал, а она из дома вышла.
– Куда?
– Так я у нее не спрашивала. На ней тапочки домашние были, небось прогуляется по саду и вернется.
А вторая горничная прибавила:
– Наверное, в домик садовника побежала.
– Они дружат?
– Нет, – засмеялись девушки. – Просто домик этот пустой стоит. И за садовником он только числится. Раньше-то садовник холостой был, тут, в усадьбе, постоянно жил. А прошлым летом женился, с тех пор его домик пустует. Он сначала им хотя бы днем пользовался, а как жена родила, совсем перестал – скорее всю работу сделает да и домой спешит.
– Заботливый папаша.
– Заботливый, только страшный уж очень.
Инга помнила садовника Петю – рыжего, рябого и какого-то неуклюжего парня. Да уж, красотой он не блистал. Вечно был потный, в прыщах, и дыхание от него исходило тяжелое, указывающее на проблемы с пищеварением. Но зато он умел отпускать грубоватые, но всегда смешные шуточки, над которыми ухохатывались все подряд. И, оказывается, из него получился заботливый папаша и преданный муж. Наверное, его жена на седьмом небе от счастья, что ей достался такой супруг. Впрочем, женщинам ведь всегда мало. Скорей всего, Петина жена пилит его с утра и до ночи, как и полагается всякой преданной жене.
Как ни интересно Инге было болтать с горничными, главный разговор, определенно, должен был состояться с Игорем. А он что-то заставлял себя ждать. Инга вернулась к столу, с тревогой поглядывая в окно и прислушиваясь к звукам. Время ужина уже почти близилось к концу, Василий Петрович начал покряхтывать, что являлось у него признаком насыщения, а Игоря все еще не было видно.
– Как прошло опознание останков? Или чем ты, Василий Петрович, в городе занимался?
Василий Петрович крякнул, вопрос Инги его явно не порадовал. Но все же он не стал молчать и пробурчал:
– Вот люди… И когда только успели?
– Что – успели? – не поняла его Инга.
– Цепь с крестом, говорю, когда успели спереть?
– У Вани украли нагрудный крест?
– Раз нету, значит, так – украли. Когда покойника в морг покатили, я не сразу про крест-то вспомнил. А как вспомнил, сунулся, они мне и говорят: не было на нем креста.
– Может, расплавился? Там жар был большой.
Но Василий Петрович эту идею отмел.
– Следы бы все равно остались. Да и слиток должен был приличных размеров получиться. Испариться же он с Ваниной груди никак не мог.
Инге было неприятно слышать о том, что Ваня стал жертвой грабителей-мародеров. Но в то же время она помнила: крест на груди у телохранителя был размером с добрую ладонь. И цепь, на которой он висел, тоже была соответствующей величины. Исчезнуть бесследно в пламени эти две вещи никак не могли. Пламя, в котором побывал несчастный Ваня, было достаточным, чтобы убить человека, но все же недостаточно сильным, чтобы начисто испарить золото с его тела.
– Подумать только, какие люди бывают гады! – с чувством произнесла Инга. – Обокрасть мертвого, что может быть хуже!
– Много чего может, – вздохнул Василий Петрович. – Но и это тоже достаточная мерзость.
– Как ты думаешь, кто это постарался?
– За наших людей я уверен. Наверное, санитары в морге. Или те… на перевозке. Им не привыкать.
– Ну зачем ты так говоришь, Василий Петрович, – укорила его Инга. – Ведь не знаешь наверняка.
– Наверняка я знаю только одно – крест пропал. И что ты тут мне ни говори, Инга, а я тебе скажу одно – крест украли! Да не сам крест мне жалко, а память Ванину.
– Ты хотел передать крест Нюше?
– Нюше?
Василий Петрович выглядел изумленным.
– Ей-то зачем? Она тут при чем?
– Как же? Она же племянница Ванина. Его единственная наследница. Ей и крест, и цепь, и все остальное принадлежит.
Инга сказала эту фразу с намеком. И Василий Петрович попался на крючок.
– Да что ей там наследовать? Даже и думать забудь! Ваня давно уже все свое имущество распорядился на благотворительность раздать.
– Благотворительность?
Последнее было для Инги сюрпризом. Вот уж никак не ожидала, что Ваня, казавшийся всегда немного чурбаном, знаком с такими высокими понятиями. Но прежде чем Инга успела мысленно извиниться перед своим бывшим воздыхателем, Василий Петрович добавил:
– Ваня благотворительность своеобразно понимал. Велел все его имущество в деньги обратить и на эти деньги его любовницам мужей подыскать.
– Что?
– Вот я теперь голову и ломаю: как мне быть? Через брачное агентство или как я теперь должен действовать? Ты мне не подскажешь?
Инга молча помотала головой. Она была ошеломлена услышанным. Какой все-таки странный человек был этот Ваня! Ведь любил-то он ее, в этом Инга была совершенно уверена, а деньги свои завещал каким-то посторонним бабам. И зачем? Какой в этом смысл?
Но в этот момент во дворе послышались чьи-то шаги, и Инга мигом забыла о Ване. Наверняка это идет Игорь. Давно уж пора!
– Добрый вечер, мои дорогие.
Алена!
Инга ощутила одновременно и разочарование, и радость при виде подруги.