– Хочу блокнот! – топнула ногой капризница.
– Нет! – побагровела мать.
Мари сузила глаза, стиснула кулаки. Я испугалась, что сейчас она кинется на мать, но девочка неожиданно повернулась ко мне:
– Ищете папу? Лоретта вам все врет. Сказала, что отец у бабушки?! Фигу! Я его видела в кафе на улице Сент-Оноре. Он там с какой-то теткой сидел, за руку ее держал!
– Святая Женевьева! – всплеснула руками мать. – Что ты делала в том районе? Зачем поехала в центр Парижа? Немедленно отвечай!
Мари засмеялась:
– Фиг тебе! Где хочу, там и хожу! А ты – лицемерка. Меня за ложь наказываешь, а сама врешь. И жадная в придачу! Блокнотик для меня пожалела, подавись им!
Выпалив это, Мари, уронив на пол стойку с открытками, вылетела на улицу. Китайские туристки переглянулись и быстро ушли.
Я наклонилась и стала собирать разлетевшиеся по полу почтовые карточки. Хозяйка быстро повесила на дверь табличку «Закрыто» и залепетала:
– О, мадам! Мари стала очень злобной!
– С подростками это случается, – утешила ее я. – Не переживайте, через пару лет она изменится. И, думаю, Мари уже горько сожалеет о своих словах. Моя дочь в ее возрасте вспыхивала от любого замечания спичкой, грубила, а через десять минут кидалась мне на шею и называла самой любимой.
– Мари то же самое проделывает, – вздохнула владелица лавки. – Она, правда, на целый день исчезает, но всегда возвращается и раскаивается.
– Тинейджеры все одинаковы, – продолжала я, – родителям надо просто набраться терпения. Мы с дочкой теперь лучшие подруги.
– Некоторые выросли, а с родителями собачатся, – не согласилась собеседница. – Вон, через дорогу антикварная лавка Риккардо, у них сыну тридцать, а по сию пору он с отцом так ругается, что по ночам соседи не спят.
– Человек взрослеет не тогда, когда у него свечи на торте перестают помещаться, а когда он понимает, что родители во многом правы, – улыбнулась я. – Одни в десять лет стали разумными, а другие и в сорок вздорные подростки. Вас Лореттой зовут, а я – Даша.
– Редкое имя, – заметила хозяйка лавки.
– Для России – нет, – возразила я, протягивая ей открытки. – Давайте поставим держатель на ноги.
Мы вместе вернули на место крутящуюся высокую тумбу.
– Надо ее к полу привинтить, да руки не доходят, – пожаловалась Лоретта.
– Ваш муж в Париже? – спросила я. – Лоретта, я не француженка, прилетела сегодня из Москвы специально ради встречи с Полем.
Хозяйка лавки стала расставлять почтовые карточки в проволочные ячейки.
– Правда? А одеты как парижанка, говорите без акцента.
– Я живу на две страны, – пояснила я. – Мои дети в доме, в Сен-Клу [8] , я по большей части – в Москве.
– Сен-Клу, – протянула Лоретта. – Хорошее место, тихое, респектабельное, не то что наш шестой округ, шум, гам, вечные туристы. Но куда деваться? Надо деньги зарабатывать.
Я облокотилась о прилавок и повторила:
– Лоретта, ваш муж в Париже?
Она заломила руки:
– Мадам, умоляю вас! Никому ни слова о том, что Мари случайно увидела отца. Я со стыда сгорю. Поль завел любовницу, я ему сказала: «Выбирай: или семья, или гулящая баба». Супруг вспыхнул и ушел из дома. Неделю назад мы поругались.
Лоретта шмыгнула носом и показала на фото, висящее на стене за кассой:
– Двадцать лет скоро нашему браку, смотрю сейчас на этот снимок и слезы лью.
– Вы прекрасная пара, – сказала я. – У вас была чудесная свадьба и платье от Шанель!
– О! Мадам! Как вы догадались? – удивилась Лоретта.
– Это не трудно, – улыбнулась я. – На снимке прекрасно видны нашитые повсюду камелии и фирменный знак «Шанель».
Мадам Эвиар кивнула:
– Да, моя мама разорилась ради меня, она хотела, чтобы я была в главный день жизни прекраснее всех. Очень надеюсь, что Поль одумается, у нас двое детей. Я знаю, что мужчины на пороге сорокалетия бесятся, авось Поль покуролесит и вернется. Вот поэтому я и вру соседям, что он теще дом ремонтирует, не хочу сплетен. Месяца полтора-два отсутствия супруга никого не удивит. Если он одумается, будем жить дальше, никогда его зигзагом налево не упрекну. Ну а если решит с этой… любовь крутить… Тогда, конечно, люди правду узнают и на меня пальцем показывать станут. Париж большой, угораздило Мари с отцом столкнуться! Ну зачем вы пришли!
– Людмила Бритвина, которая по документам являлась женой Поля, вчера была убита в самолете Париж – Москва, – ответила я.
Лоретта перекрестилась:
– Пресвятая Дева Мария! Вы из полиции?
– Да, – соврала я, – но из российской, на территории Франции никаких полномочий не имею. Лоретта, я не причиню вам неприятностей, меня интересует только Бритвина, подробности вашей личной жизни мне не нужны. Я не сплетница.
– Давайте попьем кофе, – после небольшой паузы предложила хозяйка.
Я кивнула:
– С удовольствием.
Лоретта открыла дверь за прилавком:
– Роже!
– Да, мама, – ответил сын.
– Встань за кассу, – приказала она. – Будь внимателен! Открой магазин и не забывай улыбаться людям. Пойдемте, Даша!
По очень узкой скрипучей лестнице, едва не задевая головой низко нависший потолок с темно-коричневыми деревянными балками, мы с хозяйкой поднялись в крохотную гостиную. Лоретта сбегала на кухню, сварила кофе, принесла в комнату поднос с чашками, печенье и любезно предложила:
– Угощайтесь, выпечка от Муло.
– Оооо! Я считаю эту булочную лучшей в Париже, – обрадовалась я.
– Вы знаете Муло! – всплеснула руками Лоретта.
– Мы целый год прожили на улице Сен-Сюльпис, по ту сторону бульвара Сен-Жермен, – пояснила я, – оформляли покупку дома, делали ремонт, искали мебель. На Сен-Сюльпис есть небольшой отель, мы сняли там четвертый этаж, подружились с Себастьяном, хозяином. А замечательная кондитерская расположена в ста метрах от гостиницы.
– Себасти! – подскочила Лоретта. – Мы с ним в одном классе учились! Он с Полем сидел. Когда у нас роман начался, Себастьян потихонечку пускал нас ночью в служебную коморку, сам на рецепшен сидел, не спал. Ну а мы… понимаете, да? Его отец экономил на служащих, он часто заставлял Себасти вместо ночного портье работать.
– Вы с Полем дружили с детства? – направила я разговор в нужную сторону.
– Мама отправила меня в тринадцать лет к своей сестре, – пояснила Лоретта. – Она не хотела, чтобы я погибла в Оверни, в Париже больше возможностей.