— Хорошее имя. Знаю я одного Михалыча… Тоже старик, как и я. Воевал в финскую тоже, как и я. Вот только воевали мы с ним по разные стороны, — хитро прищурился он.
Опять старик угадал. Как тут не поверить, что он умеет читать мысли!
— Это мой дед, Афанасий Михалыч, — сказал Чертанов.
Иоки Симо одобрительно кивнул:
— Я так и подумал. Ты на него похож.
— Я принес доказательства, — ответил Чертанов, слегка приподняв спортивную сумку.
Старик махнул рукой:
— А чего мне доказывать? Я и так вижу. Трудно обмануть человека, который всю жизнь провел рядом с морем. Это все равно что обманывать природу.
— И все-таки я бы хотел, чтобы вы взглянули.
— Хорошо. Что там у тебя? — с деланым равнодушием поинтересовался Иоки.
Чертанов размашисто дернул рукой, и металлическая «молния» сердито вжикнула. На дне сумки лежала разобранная трехлинейка.
— Это винтовка, — как можно равнодушнее сообщил Чертанов. Лицо старика оставалось непроницаемым. Он терпеливо ждал продолжения. — Из этой винтовки мой дед ранил вас в финскую войну.
От внимания Чертанова не укрылось, как изменилось лицо старика. Точнее, оно оставалось прежним, вот только губы приобрели некоторую жесткость.
— Вот как? — повел Иоки глазами в сторону сумки.
— Дед дарит это оружие вам, — поставил Чертанов сумку перед стариком.
— Значит, все-таки… дарит? — уточнил старый снайпер.
— Да.
Подняв голову, он сказал:
— А ведь я просил его продать.
— Я это знаю. Дед сказал, что оно вам нужнее.
— Ах, вот оно что, — усмехнулся снайпер. — Возможно. Наверняка он потребует какую-нибудь услугу?
И здесь старик оказался прав.
— Самую малость. Дед хочет знать, сколько человек прошло через вашу школу. Дело в том, что в ней могли обучаться не только охотники, но и киллеры.
Чертанов заметил, как сверкнули глаза старого снайпера, ему очень хотелось взять трехлинейку, но что-то мешало ему.
— Так это нужно твоему деду или тебе?
— Мне, — улыбнулся Михаил. — Меня ведь тоже обучал Сержант, и мне кажется, что я вас видел у него дважды.
— Я был у него три раза, — сухо заметил старик. — Хм, ты больше похож на агента ФСБ, чем на обыкновенного снайпера.
Чертанов невольно улыбнулся:
— Возможно, так оно и есть. Но дело даже не в этом.
— Понимаю… Вот что я скажу тебе — ведь не будешь же расспрашивать об этом каждого? Русские платят хорошие деньги за мою науку, а в кого они будут стрелять, это уже не мое дело, — угрюмо отвечал Иоки Симо.
Слегка подавшись вперед, финн рассматривал на прикладе звездочки, вырезанные из обычной жести. Именно так снайперы старой российской школы отмечали точные выстрелы. На какую-то долю секунды взгляд старого финна посуровел, не окажись он таким везучим, так и его бы пометили точно такой же звездой.
— Все верно, не спросишь. Но ведь вы же снайпер, а снайпер всегда немного больше, чем обычный человек.
Иоки Симо широко заулыбался. Замечание гостя угодило в самую точку.
— Хм… Знаешь, чем пронять старого финна. Это верно, снайпер всегда сильнее обычного человека. То, чем он занимается, обыкновенному человеку просто не под силу, — в словах старика послышалась откровенная гордость. — Давай пройдем в дом.
Не дожидаясь от гостя ответа, он уверенно зашагал к крыльцу.
В доме было свежо. Похоже, это совсем не тяготило старика. Видимо, он любил не только одиночество, но и прохладу.
Чертанов был слегка удивлен, заметив на стене фотографию, где Иоки Симо был запечатлен с дедом. Даже висела она примерно на том же самом месте, что и у деда, в правом углу, будто икона.
— Знаешь, почему я решил жить на берегу залива? — неожиданно спросил старик.
Чертанов обратил внимание на то, что в этот раз его финский акцент был особенно заметным. Иоки Симо волновался.
— Почему же?
— Чтобы не сойти с ума, — ответил старик. — Прежде, во время войны, для того чтобы успокоиться, я смотрел на солнце. Сейчас же предпочитаю глядеть на море. Вода всегда разная. Она помогает мне забыться. Ведь снайпер всегда одиночка. Не каждый способен стать снайпером, для этой профессии нужен особый склад ума и характера. Когда смотришь на человека через оптический прицел, то испытываешь чувства, которые совершенно незнакомы обычному человеку. Не каждому это по плечу. Вот он двигается, ходит, смеется, но в действительности он уже мертв. Достаточно только потянуть на спусковой крючок, и его не станет. Знаешь, сколько я поразил целей?
Чертанов обратил внимание на то, что старый снайпер старательно избегал такого слова, как «застрелил» или «убил». Человек для него оставался всего лишь мишенью. Снайперу это необходимо. Если думать, что каждый из тех, в кого ты стреляешь, имеет неповторимый внутренний мир, то можно сойти с ума. А поэтому на человека нужно смотреть как на еще одну цель, одетую в солдатскую шинель.
— Нет.
— Триста шестьдесят пять человек, — твердо сказал Иоки Симо. Выждав паузу, добавил со значением: — Твой дед должен был быть триста восемнадцатым. Я не сказал ему об этом при нашей встрече, он опередил меня всего лишь на сотую долю секунды… Ему тоже повезло, за все это время я ни разу не промахнулся.
— Охотно верю.
— Знаешь, какой психологический момент для снайпера остается самым сложным?
— Когда он должен нажать на курок, — уверенно отвечал Чертанов.
— Не совсем. Когда он наблюдает за своей целью в оптический прицел и принимает для себя решение, в какой именно момент следует стрелять. — Голос старика слегка изменился, чувствовалось, что он знает, о чем говорит. — Снайпер, как правило, убивает не на поле боя, а в тот момент, когда его жертва отдыхает, разговаривает, а не воюет. Враг выглядит совсем не так зловеще, как его рисуют на пропагандистских плакатах. Он ковыряет в носу, смеется, грустит в одиночестве, отдает распоряжения. Нужно обладать очень крепкими нервами, чтобы распознать в нем противника. — Грустно улыбнувшись, он добавил: — В армии нас, снайперов, не любят.
— Почему же? — удивился Чертанов. Подобное высказывание для него было откровением.
— Принято считать, что у нас отсутствуют моральные принципы. А это, в свою очередь, означает, что каждый снайпер изначально обречен на одиночество. — Иоки Симо ненадолго замолчал, потом, слегка приподняв подбородок, продолжил: — Иногда я задаю вопрос, кто я — солдат или все-таки серийный убийца? Ведь у противника, которого я разглядываю через свой оптический прицел, не существует ни одного шанса уцелеть. И знаешь, что мне позволяет думать о том, что я все-таки воин, а не убийца? — спросил старик.