– Какую? – насторожилась Ольга.
– «Милый, включи магнитофон, тебя ждет сюрприз», – сказала ты нежнейшим голоском.
Ольга восхитилась:
– Ты прирожденный талант!
– Это еще не все, – лукаво усмехнулась Марина, – я не талант, я – гений.
Она вышла из комнаты и вернулась с листком бумаги.
– Вот, почитай, – протянула она листок Ольге. – Только не падай в обморок, там много ошибок. Хорошо, что мы вовремя прекратили тогда игру, и я их не исправила. Просто не верится, что судьба преподнесла нам такой щедрый и своевременный подарок.
Ольга быстро пробежала глазами по строкам знакомого почерка.
«Я ухожу из жизни, потому что не могу больше жить с таким тяжелым грузом. Я убийца. Убийца дважды, а может быть трижды. Я не знаю. Да простит меня бог и моя несчастная жена, а так же наш ребенок. Я ухожу с болью в груди…»
Она с удивлением посмотрела на подругу и спросила:
– Марина, откуда у тебя это? Откуда? Это же почерк Георгия.
– Ну правильно. Ты что, забыла? Он написал это вчера, когда мы играли в грамматическую игру. Жалко, что ты заупрямилась и не захотела продолжить. Дальше был еще более подходящий текст, но и этого достаточно, чтобы дело тут же закрыли и не досаждали нам по пустякам.
Ольга с подозрением взглянула на Марину.
– Признавайся, ты знала? – строго спросила она.
– Ты о чем? – изумилась та.
– Я не верю в такие удачные совпадения. Слишком странно все это.
Марина всплеснула руками:
– Бог с тобой, золотая рыбка. Все произошло случайно. Именно случайно. Вспомни: мы играли, ты сама попросила поменять книгу. Обычно тексты выбирал Георгий, а тут ты попросила меня. Я тоже могу поинтересоваться, не знала ли ты? Но я же тебе верю.
Ольга сникла, устало провела ладонью по глазам и слегка потрясла головой.
– Фрр! Что-то совсем мозги не варят, перемешалось все, – простонала она. – Запуталась я. Ну, да ладно. Клади листок на стол и давай уже скорей вызовем милицию. Надеюсь, они не установят, что записка написана вчера, а не сегодня.
– Да ну, – фыркнула Марина. – Вряд ли. И потом, это ни о чем не говорит. Жорик так увяз, что мог давно написать записку. Может он уже месяц как собирался застрелиться. Магнитофонная запись лишь его подтолкнула. Но ментов вызывать еще рано. Нам надо тщательно все продумать.
– Чего уж там думать, столько улик. Звони. Так будет естественней, – сказала Ольга и, понурившись, отправилась в спальню.
– Вальтер?!!
– Ольга!
По-модному угольно-черные брови Ольги взметнулись и застыли, напоминая расправившую крылья птицу.
– Боже мой, Вальтер! Какой сюрприз! Какими судьбами?
Голос Ольги был радостен, но, вспомнив, что радость пока неуместна (со дня смерти Георгия прошло всего несколько месяцев) она нахмурилась и мученически простонала:
– Вальтер, какое горе!
– Держись, Оленька, – воскликнул он.
Ольга горестно сложила на груди руки и пожаловалась:
– Мы думали ты совсем нас забыл. Куда же ты пропал, Вальтер? Когда приехал? Почему не сообщил заранее? – засыпала она его вопросами.
Вальтер поставил на пол чемодан и шагнул к Ольге. Он бережно взял ее руку, почтительно припал к ней губами и печально произнес:
– Родная, прими мои соболезнования. Какое горе. Столько горя. Сразу. Сразу.
Ее лицо стало собираться в плаксивую гримасу, но, вовремя вспомнив, что это давно уже не украшает, Ольга кукситься передумала и взяла менее минорную ноту.
– Ах, Вальтер, – с надрывом воскликнула она, мысленно констатируя, что сейчас получилось ну точь в точь как в «Вишневом саду» у Раневской.
«Все же зря я не связала свою жизнь с Мельпоменой, – подумала она. – Ничего, и сейчас не поздно. С моими капиталами все позволить себе могу. Вот возьму и профинансирую постановку, но, разумеется, не здесь, а в Париже».
– Оленька, Оленька, – сочувственно приговаривал Вальтер, целуя ее руку.
– Ах, Вальтер, – повторила она, с удовольствием вслушиваясь в свой голос. – Присаживайся, дорогой.
Величавым движением головы она указала на диван и, не выпуская из его руки своих пальчиков, грациозно (точь в точь как это делала на сцене Раневская) опустилась на подушки сама. Вальтер осторожно, будто Ольга сверхбьющийся предмет, присел рядом.
– Как ты, Оленька? – прошептал он.
Ей очень хотелось сразу спросить как Франция, как Париж, как Луи Жаррон наконец. Она только-только дописала новую картину и кручинилась, что из-за траура нельзя устроить выставку и, конечно же, опять пригласить знаменитость-Жаррона. Он на прошлом вернисаже обеспечил ей полный триумф. Лишь своим присутствием. Как это было прекрасно, жаль, что Вальтер не видел. Очень жаль…
Об этом она хотела говорить, но, вспомнив, что нельзя, искренне запечалилась:
– Ах, мне так тяжело…
Она шмыгнула носом и осторожно, одним ноготком, смахнула набежавшую слезу.
– Ольга, родная, – прошептал Вальтер, молчаливо сочувствуя.
– После смерти Жоржа все на мне, все на мне, – пожаловалась она. – Совершенно неожиданно я оказалась владелицей сумасшедшего состояния, – Ольга закатила глаза и, слегка жеманясь, поведала: – Просто не знаю, что со всем этим делать.
Она жалобно взглянула на Вальтера. Он сочувственно покачал головой.
– Представляешь, – вздохнула Ольга, – теперь вокруг меня с утра до вечера крутятся какие-то незнакомые люди, что-то просят, что-то предлагают… Ах, голова идет кругом. Я ничего в этом не понимаю. Вальтер, как хорошо, ты приехал, ты должен мне помочь.
– Я здесь именно за этим, – с достоинством произнес Вальтер и вновь поцеловал ее руку. – С сегодняшнего дня я к твоим услугам.
– Нужно проверить дела всех фирм. Оказывается, их много. И, по-моему, везде меня обманывают. Пользуются моей некомпетентностью.
– Завтра же этим займусь, – пообещал Вальтер.
Откинув назад голову, Ольга внимательным долгим взглядом посмотрела на него и, печалясь, спросила:
– Ты знаешь подробности гибели Жоржа?
Вальтер хотел ответить, но она не дала: закрыла ладонью его рот.
– Не отвечай, вижу, что знаешь. Это ужасно. Ужасно, – стыдливо потупилась Ольга и, тут же, вскинув голову и горячась, воскликнула: – Но я его не осуждаю и не держу на него зла. Я добилась, чтобы Жоржа достойно похоронили. Все было, как положено, и даже отпевали. Ведь ты знаешь, – по христианскому обычаю самоубийц… Ах, – вздохнула она, безнадежно махнув рукой, – деньги свое дело делают. Попы, как липку меня ободрали. Впрочем, вру, взяли немного. Добавь я столько же, и хоть черта отпели бы.