- Ну хорошо, - сдался он, - допустим, я ее приму. Но ведь ты сказала, что она работает дворником. Мои услуги стоят дорого, ты это прекрасно знаешь. Или твой муж полагает, что я по знакомству буду консультировать и лечить ее бесплатно?
- Об этом не беспокойся. За все будет заплачено.
- Нет, милая, это меня не устраивает. Ты знаешь, я очень внимательно отношусь к своим клиентами и стараюсь не связываться с сомнительными личностями. Что это за юная дворничиха, за спиной у которой стоят кредитоспособные спонсоры? Мне это не нравится. Я не желаю, чтобы люди, связанные с мафией, переступали порог этого кабинета.
- Ой, да не связана она ни с какой мафией! - с досадой воскликнула Вера. - Обыкновенная несчастная девчонка, родственница кого-то из сослуживцев Олега. У них в конторе зарплаты приличные, так что за лечение тебе заплатят. Ну, примешь ее?
- Ладно, - вздохнул он. - Пусть приходят.
- Когда?
- Сейчас посмотрю, что у меня со временем.
Он мягко отстранил Веру и потянулся за органайзером, куда тщательно вписывал все назначенные мероприятия, встречи, консультации, приемы больных.
- Давай в пятницу, в двенадцать тридцать. Только предупреди, чтобы не опаздывали, у меня в час дня консилиум, и я вынужден буду уйти, даже если консультация к этому времени только начнется. Пусть даже придут чуть пораньше, в крайнем случае подождут в коридоре.
- Спасибо тебе, зайчик.
Вера горячо поцеловала его в губы и заторопилась домой. Дверь за ней давно закрылась, а он так и сидел неподвижно, уставившись ничего не видящими глазами в одну точку. Спустя некоторое время он почувствовал острую боль в ладони. Переведя недоумевающий взгляд на свои руки, он понял, что одним резким жестом сломал карандаш, который крутил в пальцах, и теперь острые края судорожно сжимаемого обломка впились в кожу ладони. Когда он сломал карандаш? Он этого и не заметил.
Опасения Насти Каменской о том, что бывшие высокопоставленные чиновники и известные люди из окружения Екатерины Бенедиктовны Анисковец не захотят с ней откровенничать, полностью подтвердились. Более того, многие из них были отнюдь не "бывшими", их карьера сегодня находилась в полном расцвете, и рассказывать о том, о чем Насте хотелось услышать, они не имели ни малейшего намерения. В самом деле, с чего она взяла, что знакомые Анисковец, которым она предоставляла приют в своей квартире, должны непременно быть ее ровесниками? Вовсе нет. То есть когда-то, может быть, она и ровесников своих пускала на свидания, но в последние лет пятнадцать-двадцать контингент счастливых любовников сильно помолодел по сравнению с самой хозяйкой квартиры. Годы шли, Екатерина Бенедиктовна старела, но в кругу ее знакомых всегда было много людей моложе ее и на десять лет, и на двадцать, и на сорок.
Чем с большим числом людей Настя встречалась, тем сильнее ощущала некую недоговоренность, едва заметную уклончивость в их словах. Не то чтобы они впрямую отказывались отвечать на вопросы, но иногда, прежде чем что-то сказать, они выдерживали какую-то непонятную паузу, будто прикидывая, можно об этом говорить или лучше воздержаться. Это можно было бы назвать нарочитой аккуратностью формулировок. Насте приходилось хитрить, расставлять всевозможные ловушки и капканы, но чем больше она старалась, тем яснее понимала, что умолчание этих людей не связано с их собственными амурными похождениями. Они старательно обходили какой-то вопрос, и вопрос этот касался самой Екатерины Бенедиктовны. Как ни ломала Настя голову, она не смогла придумать этому объяснение. Что могло быть в жизни дочери академика Смагорина такого, о чем не хотят распространяться хорошо относившиеся к ней люди?
Впрочем, если идти от противного, то вполне можно попробовать узнать об этом от людей, относившихся к убитой не очень хорошо. Иными словами, если не получается с друзьями, ищи врагов. Задачка тоже, прямо скажем, не из простых. Кто ж признается, что относился плохо или даже враждовал с человеком, которого нашли убитым?
Пришлось снова обращаться к помощи Марты Генриховны Шульц, которая, как и все остальные, строго придерживалась правила "о покойных - ничего, кроме хорошего".
- Почему вы не сказали, что у вашей подруги были личные тайны? - начала Настя прямо в лоб. - Я так рассчитывала на вашу помощь, Марта Генриховна, а вы, оказывается, вводили меня в заблуждение. Вы боялись кого-то подвести? Поймите, речь идет об убийстве, и в этих вопросах излишняя щепетильность часто мешает изобличить преступника.
Шульц была дамой умной и опытной, из пяти или шести бесед, которые у нее раньше состоялись с Настей, она успела сделать вполне определенный вывод о том, что майор Каменская - человек спокойный и во всех отношениях порядочный. Поэтому дальше темнить не стала.
- Что ж, - вздохнула она, - раз вы сами узнали... Конечно, мы не хотели об этом говорить, тем более что Катю всетаки все любили.
- Кто это - мы?
- Иван Елизарович и я. И Петр Васильевич, бывший муж Кати, тоже был с этим согласен. Ни к чему ворошить эту историю, ей уже так много лет, что... Сами понимаете.
Положение у Насти было сложное. Марта Генриховна сразу поверила в то, что в милиции уже все известно. А известно ничего не было. Как спросить, чтобы не выказать обман? "Сами понимаете". Ничего себе! Было бы что понимать. Однако зацепка для беседы все-таки есть.
- Почему вы сказали, что обсуждали это только с Бышовым и бывшим мужем Екатерины Бенедиктовны? - спросила она. - Разве больше никто не знал?
- Разумеется, нет, - тут же откликнулась Марта Генриховна. - Как об этом мог знать кто-то еще? Катя умела хранить секреты и свои, и чужие, она и это скрыла бы от нас, если бы могла.
Час от часу не легче! Знать бы еще, что такое "это". А надо делать вид, что все отлично знаешь, иначе старая дама тут же поймет, что ее провели. Судя по тому, что в курсе оказались друг детства Бышов и разведенный муж Анисковец, речь идет о чем-то семейном. Марта оказалась посвящена в проблему на правах самой близкой подруги.
И все-таки что-то не сходилось. "Фигура умолчания" просматривалась в беседах со многими из знакомых Екатерины Бенедиктовны, а Шульц утверждает, что в тайну были посвящены только три человека, кроме самой Анисковец. Похоже, имеет место какое-то недоразумение. Марта говорит об одном, а Настя имеет в виду совсем другое. Но отступать некуда, надо двигаться вперед на ощупь и очень аккуратно.
- Знаете, - задумчиво произнесла Настя, - а у меня сложилось впечатление, что об этом знают многие.
- О, Бог мой, да что они знают! - всплеснула руками Марта Генриховна. - Они могут знать только одно: Катя отказала ему от дома. Сделала это публично и весьма резко. Вот и все.
Прелестно. Катя отказала ему от дома. Кто такой "он"? И почему она отказала ему от дома, да еще публично и весьма резко? И почему никто не жаждет это обсуждать? Вопросы нагромождались друг на друга, и вся конструкция грозила каждую минуту с оглушительным треском развалиться.