Афоня неторопливо поставил подшитый сапог на место. Он радовался каждой своей починке так же, как некогда удачно вытянутому кошельку. Но, самое удивительное, карманник не боялся проколоть пальцы иглой, что могло привести к длительной нетрудоспособности, а следовательно, окончательно перековался. Майор Шевцов подумал, что нужно дать команду топтунам оставить Афоню в покое.
— У меня к тебе есть еще одна просьба.
— Надеюсь, не слишком обременительная, — насторожился бывший карманник, выискивая глазами очередную обувку, требующую неотложной помощи.
— Ты же знаешь, я просто так не нагружаю.
Был найден ботинок и победоносно водружен на низком обшарпанном столе. Вадим невольно улыбнулся при мысли, какое смятение поселилось бы в душах дам, если бы они узнали, чьи руки подшивали им туфельки.
— Так… И в чем дело?
— К тебе народ заходит самый разный. Разговоры ведутся всякие. Насколько я знаю, тебя не очень-то стесняются. Ты умеешь ладить со всеми.
— Есть такое дело, — согласился Афоня, польщенный похвалой.
— Если будут вестись разговоры о Куликове, ты мне сообрази. Может, его кто-то узнает в случайном прохожем, или сам где-то неожиданно объявится. Я бы хотел с ним встретиться раньше, чем те люди, которые его разыскивают.
Карельский призадумался крепко.
— Нелегкая просьба, гражданин начальник. Ну да ладно, обещаю, он все равно от нас никуда не денется, даже если вы его в одиночку запрячете.
— Значит, договорились, — поднялся майор Шевцов.
— У меня тоже к тебе просьба есть, начальник.
— Слушаю тебя, — уже у самого порога спросил Шевцов.
— Ты бы тоже не говорил никому, что меня сцапали в метро… Неудобно как-то получается. Все же знают, что я в завязке.
— Обещаю, — согласился Шевцов.
Афоня заметно расслабился.
— Я тебе вот что еще хотел сказать, начальник. Ты бы похлопотал, чтобы Корикова из Бутырки перевели. Иначе ему не выжить. Тюремное радио быстрое, так вот, люди уже знают, что Максим Кориков — корефан Куликова. А за такое дело с него спросят строго.
— Хорошо. Ну, будь, — прикрыл за собой дверь майор Шевцов.
Предупреждения, сказанные на прощанье Афоней, царапнули Шевцова. Разумеется, карманник знал больше, чем говорил, но остальное он не скажет, даже если вытягивать из него слова клещами. Эту породу людей майор знал хорошо.
В нескольких шагах от сапожной мастерской находилась телефонная будка. Шевцов набрал номер полковника Крылова:
— Товарищ полковник, это майор Шевцов говорит.
— Так, слушаю тебя, герой, — почти обрадованно отозвался Крылов.
По довольному голосу полковника можно было понять, что день тот провел не на ковре у начальства.
— Мне нужно с вами поговорить.
— Завтра, как обычно, встречаемся все у меня в кабинете, — радушно сообщил полковник.
— В нашем деле появились кое-какие новые моменты, и мне бы хотелось обсудить их с вами сейчас.
На несколько секунд в трубке установилась пауза.
— Где ты находишься? — наконец спросил полковник.
— В пятнадцати минутах от управления.
— Хорошо, я тебя жду.
Полковника Крылова Шевцов встретил в коридоре. Заметив майора еще издалека, тот раздраженно постучал пальцем по циферблату:
— Только быстро. У меня нет времени. Я вспомнил, что у меня срочная встреча с моим осведомителем. Не приводить же его сюда, в управление? — почти в отчаянии произнес полковник.
Майор изобразил на лице понимание и живо отозвался:
— Разумеется.
У полковника была уютная двухкомнатная квартира, где он обычно встречался со своими тайными агентами. Но тихий район, небольшой домик, стоящий в глубине темного двора, с выходом в тенистый палисадник, ему нужен был и для более конфиденциальных бесед. Об этом в управлении судачили многие. Наслышан был и майор Шевцов. Теперь он желал только одного — сохранить серьезность и не рассмеяться, когда полковник будет рассказывать о тактике предстоящего допроса.
— По дороге расскажешь, время не терпит, — вновь многозначительно посмотрел Крылов на часы и заторопился по коридору.
В этот период Крылов имел романтические отношения с двадцатилетней манекенщицей, подругой одного из московских влиятельных авторитетов, который даже не подозревал о том, что является молочным братом полковника милиции. В жизни все так переплетено…
— Тут такое дело, — заспешил следом Шевцов. — Не исключено, что от Корикова могут избавиться. Нельзя ли его перевести из Бутырки в какое-нибудь другое место?
Полковник Крылов приостановился и внимательно посмотрел на Шевцова.
— А ты ведь опаздываешь, майор.
— Не понял, товарищ полковник.
— Я к тому, что слаб оказался твой Кориков, сегодня утром повесился.
— Его убили, товарищ полковник.
— Ну, знаешь ли, не нам решать. Там и без нас люди имеются, разберутся. А мы свое дело сделали, задержали его, препроводили куда следует. У тебя есть еще что-нибудь ко мне?
— Товарищ полковник, Кориков с Куликовым были большие друзья, знали друг друга с детства. И его убийство — это скорее всего предупреждение самому Куликову, а значит, он жив.
Полковник явно торопился. Даже не дослушав майора, он быстро затопал дальше. Не иначе как в двухкомнатной квартире его ожидала уже расправленная постель, где он надумал учинить дознание.
— Опять ты воду мутишь. Повторяю: чтобы возобновить дело, нужны веские основания. Оно закрыто! Ну какой у тебя серьезный мотив, ты можешь мне его предоставить?
— Пока нет.
— Ну вот как будет, тогда и поговорим.
Полковник распахнул дверь и торопливо зашагал к служебной машине, где в ожидании начальства томился молоденький сержант, тоскливо положив русую голову на черный руль.
Подождав, пока машина полковника, сердито резанув сиреной, затеряется в потоке транспорта, Шевцов направился к своей старенькой «Волге».
Через полчаса он подкатил к воротам загородного кладбища. Место было пустынное, если не считать небольшой часовенки у самого входа.
У скромного двухэтажного строения, неряшливо побеленного, сидело четверо мужичков. Наверняка кладбищенские рабочие. Они неторопливо курили и, кисло улыбаясь, рассказывали друг другу похабные байки. Глядя на этих мрачноватых и безликих могильщиков, невольно чувствуешь смятение, замешенное на суеверном страхе: для них ежедневная смерть такая же обыкновенная работа, как для булочника выпечка хлеба.
Вокруг кладбища деньги крутятся немалые, но Шевцова всегда удивлял омерзительно неряшливый облик служителей смерти: в глиноземе, с перемазанными лицами, они напоминали обычных бомжей, проживших половину своей жизни на городских свалках. А церквушка, стоявшая недалеко от входа с небольшим флигельком, больше походила на богадельню, и всякого, кто видел эту картину, подмывало достать припрятанный рубль и с жалостливой физиономией бросить к ногам рабочих.