«Волга» свернула с улицы и, косолапо переваливаясь с одной стороны на другую, проваливаясь колесами в мутную грязную жижу, поехала по разрытому двору к одиноко стоящему дому.
После своего исчезновения Стась отрастил усы и бороду. Облик его при этом изменился до неузнаваемости: приобрел какую-то академичность и основательность, и трудно было признать в мужчине интеллигентного вида, с хорошо поставленной речью, уголовника с почти десятилетним стажем.
С некоторых пор он и сам стал замечать за собой слежку. Нельзя сказать, что Стась слышал за спиной топот и чувствовал, как толпа филеров дышит ему в затылок, но тем не менее он стал ощущать определенный дискомфорт, от которого не мог отделаться даже в абсолютном одиночестве. Он перестал чувствовать себя в безопасности, и на это у него были веские причины.
Первый сигнал прозвучал незадолго до мнимого захоронения. Тогда в своей квартире он обнаружил на ковре чужую расческу. Непримечательная деталь туалета навела Куликова на весьма серьезные размышления. В его жилище побывал чужой. Тот, кто приходил, долго сидел в кресле, основательно примяв его, а когда убедился, что ждать уже не имеет смысла, тихо вышел.
Неаккуратность нежданного гостя обнаружилась и в другой, запасной квартире, где в пепельнице, кроме обычных сигарет «Мальборо», которые он предпочитал всем другим, лежал окурок «Бонда». Но странно, запаха дыма визитер не оставил. Неужели, чтобы не причинить неудобства хозяину, он курил, открыв форточку и выдыхая в нее струйку дыма?
Не менее странным было и то обстоятельство, что человек, проникший в его квартиру, по всей видимости, был талантливым взломщиком. Он сумел избежать множества ловушек, блокирующих дверь при нежелательном вскрытии, шесть усложненных замков на обеих дверях преодолел необыкновенно легко, словно Стась оставил квартиру распахнутой настежь. Куликов знал только одного человека, способного справиться с такой техникой, а именно Назара Колотого. Во многих случаях тот вообще пренебрегал отмычками и орудовал обыкновенным заточенным шилом. Фигура крепкая и очень уважаемая в преступном мире.
Только на тот момент Колотый должен был сидеть в казематах Бутырки, дышать спертым воздухом и каждый обед давиться комьями плохо проваренной перловой каши. Трудно предположить, что начальник учреждения отпускал своего подопечного на час-другой, чтобы тот наведывался к своему другу.
Теперь вот объявились два типа около его конспиративной квартиры. А не многовато ли для одного человека?
Стась не тешил себя иллюзиями и не ждал, что Назар радостно кинется ему на шею, все-таки у вора имелось немало оснований ненавидеть его. И одна из главных причин заключалась в том, что Куликов сумел вытеснить братков едва ли не со всего Юго-Западного округа. Возможно, подобного бы не произошло, если бы Назар находился на воле, а не хлебал лагерную баланду в одной из колоний Печорского края. И что Колотый захочет восстановить справедливость, а заодно и укрепить свой пошатнувшийся авторитет, ни у кого не вызывало никаких сомнений. Не тот человек Назар Колотый, чтобы проносить ковш с похлебкой мимо своего рта.
Подъезжая к дому, Стась ощутил опасность, причем она была настолько реальна, словно он ухватился пальцами за оголенные электрические провода, даже волосы у него на затылке встали дыбом. Сначала он не мог понять, что же его так насторожило, все было по-прежнему: парочка пенсионеров, беседующих в закутке скверика, мусорный бак с требухой, торчащей во все стороны, покосившаяся изгородь вдоль палисадников, окна… Стоп! На третьем этаже во втором окне справа тускло горел свет. Эта квартира пустовала, год назад здесь умерла восьмидесятипятилетняя бабка, а единственный внучок, загремевший на нары за грабеж, уже четвертый год отбывал срок. Малому трудно было рассчитывать на досрочно-условное освобождение, тем более невозможно было предположить, что воскресшая старушка решила проведать оставленное без присмотра жилье.
За тонкими занавесками мелькнула какая-то тень, а потом свет в окне неожиданно погас. Именно сейчас кто-то неведомый и хищный, спрятавшись в темноте, разглядывал приближающийся автомобиль и, приложив приклад к плечу, сосредоточенно всматривался через оптический прицел в людей, сидящих в салоне.
— Погаси габариты! — приказал Стась, и автомобиль окунулся во тьму.
— Что-нибудь не так? — настороженно поинтересовался Ковыль, поглядывая по сторонам.
— Нежели ты не чувствуешь запаха опасности?
Пистолет Ковыль предупредительно снял с предохранителя и, сжав челюсти, готов был отправить ворох пуль в любую мишень.
У самого угла дома мелькнула тень, Ковылев инстинктивно напрягся.
— Фу ты, черт! Кошка. Наверное, так и есть, — протянул Ковылев. — И куда мы теперь?
— Слушай меня внимательно, самое главное — не дергаться. Сейчас ты выйдешь из машины как ни в чем не бывало, подойдешь к подъезду и вдоль стеночки прокрадешься за угол здания. А ты, Игнат, не зажигая габаритов, давай задним ходом.
— Понял, — повернул ключ Игнат.
Ковыль, взявшись за ручку, распахнул дверцу и, натянув на самые глаза темную вязаную шапочку, побрел к подъезду, наблюдая боковым зрением за тем, как «Волга» на малых оборотах трусливо покидает неуютный и тесный двор.
Остановившись у входа, он услышал, как где-то наверху негромко скрипнула дверь. В подъезде было темно, лампы вывернуты — очень неплохая ситуация, чтобы пальнуть в затылок из пистолета. Ковыль громко стукнул дверью, как будто направился к лестнице, и, неслышно шагнув назад, вдоль стены побежал к остановившейся машине.
— Что там? — спросил Стась, едва тот распахнул дверцу.
Ковыль с облегчением плюхнулся на переднее сиденье и проговорил:
— А ты ведь был прав. Только я подошел, как наверху дверь открылась. Кто-то нас там ждал.
— Ладно, поехали, — распорядился Стась, — здесь не самое лучшее место, чтобы светиться. Фрунзенскую знаешь?
— Ну? — Игнат развернул машину, чуть не залезая правым колесом на груду битого кирпича.
— Поехали туда. И чтобы все путем. Мне ни к чему «Формула-1» с пятью миллионами баксов в багажнике. Еще вот что, узнай, как там поживает наш общий приятель Назарушка Колотый.
— Понял, — заулыбался Игнат.
Глава 12
Зрелище было неприглядное. За подобной сценой любопытно наблюдать на экране телевизора, где кровь воспринимается такой же понарошку, как ворох отстрелянных гильз или физиономии копов, озабоченных кучей трупов, нежданно свалившихся на территорию их полицейского участка. И совсем иное дело лицезреть место убийства вживую, когда буквально на пузе ползаешь с измерительной лентой, высчитывая расстояние от одного трупа до другого, тщательно в журнале фиксируешь нелепые позы застывших фигур и помимо воли наталкиваешься на искаженные болью лица. Такое впечатление, что вымазался кровью с ног до головы, противной, пахучей, запекшейся. Жуткое чувство, что чужая кровь свернулась на его теле толстой шероховатой корочкой, не покидало Шевцова.