— Твой брат правильно говорит, Грэм. Сейчас это не твое дело. Твое место рядом с женой. Я дам воинов. Скорее всего Макхью сдадутся без боя. Они знают, что им не одолеть нас.
— Я тоже поеду с ним, — с кровожадным видом вмешался Эйден.
— И я, — сказал Тиг.
У Эвелин закружилась голова оттого, что она быстро переводила взгляд с одного на другого, чтобы следить за разговором.
Когда и Броуди вызвался идти в поход, Тэвис улыбнулся.
— Ну, что скажешь, Грэм? Могут два вождя отойти в сторону и позволить своим самым надежным воинам избавить горы от вероломного негодяя?
— Я предъявляю права на его имущество, — заявил Грэм. — Оно отойдет Эвелин и нашей дочери, когда бы она ни родилась — первой или последней из моих детей. Сын, которого Эвелин мне родит, со временем станет вождем нашего клана. Но я хочу, чтобы дочь имела собственность и никогда не оказалась в ситуации, подобной той, в какую попала Эвелин, когда пыталась избежать брака с жестоким чудовищем.
Глаза Эвелин наполнились влагой, она обняла мужа, и по щекам покатились горячие слезы. Потом, отстранившись, она, не стесняясь присутствующих, поцеловала его в губы. Грэм обнял ее, а Эвелин оглянулась на группу мужчин, занятых планами первого совместного выступления новых союзников — Монтгомери и Армстронгов. Возник спор, кто именно должен расправиться с Патриком Макхью за ложь и измену.
Эвелин отвела взгляд, не желая слышать о смерти.
Грэм взял ее за подбородок, повернул к себе лицом и погладил по щеке.
— Твоя мать хочет с тобой поговорить. Я пока спущусь вниз вместе со всеми, надо обсудить план действий. Позже приду тебя навестить.
Он осторожно пересадил ее на кровать, поднялся и жестом скомандовал остальным покинуть спальню.
Когда мужчины ушли, Эвелин повернулась к матери. Оставшись с ней наедине, она почему-то смутилась.
Робина села на кровать лицом к Эвелин и взяла ее руки в свои.
— Ты любишь его, — мягко сказала она.
— Люблю, — выдохнула Эвелин. — Всей душой. Он очень хорошо ко мне относится.
Мать улыбнулась и стиснула руки дочери. Потом наклонилась, поцеловала ее в щеку и с сияющими от радости глазами сказала:
— Он любит тебя.
Эвелин не сразу ответила, но потом посмотрела в глаза матери и, чувствуя, как сильнее забилось сердце, произнесла:
— Да, мне кажется, любит. Пока он этого не говорил, но я верю, что любит.
Робина кивнула.
— Я тоже верю. Он все время стремится тебя защищать, Эвелин. На вас очень приятно смотреть.
Эвелин вздохнула:
— Это единственное, что заставляет меня страдать из-за моей глухоты.
— Как так? — нахмурилась Робина.
— Потому что больше всего на свете я хочу слышать его голос. Ничего другого мне не нужно.
Грэм молча стоял за дверью и прислушивался к печальным ноткам в голосе Эвелин. Грустно было сознавать, что она отчаянно мечтает о невозможном — хочет услышать слова любви. Он задумался и еще некоторое время постоял возле спальни, пока Эвелин и ее мать продолжали говорить о своем. Нет, обычным способом она его не услышит, но он что-нибудь придумает. У Эвелин не должно быть никаких сомнений в том, что он любит ее так, как только может любить мужчина. Приложив ладонь к закрытой двери, он прошептал:
— Я люблю тебя, Эвелин. И заставлю тебя это услышать, чего бы мне это ни стоило.
— Я хочу, чтобы в отношениях Армстронгов и Монтгомери наступил новый этап, — сказал Тэвис, когда служанки подавали кубки с элем ему, а также Грэму, Боуэну, Тигу, Броуди и Эйдену.
— Слушаю тебя, — отозвался Грэм.
Его братья обменялись взглядами, затем оба посмотрели на Грэма. Грэм сознавал невероятность момента. Немыслимое событие происходило благодаря голубоглазой золотоволосой девушке, которая ворвалась в его жизнь, и заставила забыть о ненависти, мести, и научила любить.
— Вместе мы представляем силу, с которой ничто не сравнится, — сказал Тэвис.
Эйден кивнул в знак согласия. Было ясно, что Броуди тоже поддерживает отца. Он сидел сбоку, и в его лице не было ни озлобления, ни насмешки. Казалось, он тоже желает мира.
— Никто, даже король, не сможет нанести поражение объединенным силам наших кланов, — говорил Тэвис. — Это не значит, что я призываю к восстанию. Я просто указываю на преимущества искреннего союза между нами. Искреннего, а не навязанного со стороны.
Грэм набрал в грудь побольше воздуха и еще раз взглянул на братьев. Те, поймав его взгляд, едва заметно кивнули. Тогда Грэм обратился к вождю Армстронгов:
— Я согласен.
В глазах Тэвиса появились такое облегчение и такая радость, что Грэм удивился.
— Хорошо, что десятилетия кровавой междоусобицы останутся позади. И не только ради благополучия моей дочери, но и ради твоих детей, Грэм, и детей моих сыновей. Вместо вражды мы можем заключить нерушимый союз, который обеспечит будущее обоих наших кланов.
Грэм кивнул, напряжение последних часов постепенно оставляло его, уступая место миру и спокойствию. Он принял правильное решение. Конечно, до Эвелин это было невозможно, но сейчас он хотел, чтобы их с Эвелин дети выросли под защитой обоих кланов. Нельзя, чтобы люди, подобные Йену Макхью, угрожали всему, что ему так дорого.
Тэвис протянул ему руку.
— Принесем новую клятву, не кровную, а данную свободно и без принуждения.
Грэм через стол протянул старому лэрду свою руку.
Тэвис пожал ее с удивительной силой.
— Я хочу участвовать в жизни моей дочери. Хочу увидеть ее детей, моих внуков.
Грэм прекрасно понял, о чем его просит Тэвис Армстронг. А тот просил ни больше ни меньше, как о разрешении являться во владения Монтгомери. Свободно. В любой момент. Просил, чтобы Грэм открыл перед Армстронгами ворота своей крепости, чтобы с нынешнего дня они действовали как одна… семья.
Мысленно Грэм обратился к своему покойному отцу: «Прости, но я больше не могу идти дорогой, которой следовал последние годы. Я люблю Эвелин. Она для меня все. Она важнее, чем месть тем, кого я считаю виновными в твоей смерти. Пожалуйста, прости».
Он посмотрел в глаза Тэвису.
— Ты всегда будешь желанным гостем во владениях Монтгомери. Эвелин будет счастлива встречаться со своей семьей, которую так любит. И надеюсь, ты вскоре получишь внуков, о которых мечтаешь.
— Ты хороший человек, Грэм, — внезапно охрипшим голосом произнес Тэвис. — Я представить себе не мог, что мы вместе будем сидеть здесь и говорить о семейных встречах и внуках. Ты многому научил меня, старого уже человека, научил добру. Как легко было бы тебе возненавидеть Эвелин и мстить ей за силой навязанный брак, за союз с людьми, которых ты ненавидишь. А ты проявил к ней доброту.