– Есть, – улыбнулся Михалыч. Он узнал прежнего Шота.
А за спиной грузинского вора по-прежнему возвышался детина с рваными ушами и перебитым носом.
* * *
Самым неприятным для Барона было не неожиданное известие о состоявшемся в Питере тендере и уходе флота на сторону, а утренний звонок Варяга, который вежливо поинтересовался:
– Как тебе спалось сегодня, Назар?
Хуже всего было то, что Барон не знал, что ответить Варягу: он почувствовал, как сухота охватила глотку, будто он слопал ведро сухого песка.
Пауза показалась Барону неимоверно долгой.
А Варяг торопил:
– Тебя паралич, что ли, разбил, Назар? Ну ладно, как соберешься с мыслями, так жду ответа!
Очень осторожно Барон ополоснул бокалом сухого вина пересохшее горло, выкурил сигарету, а когда посмотрел на свой «Ролекс», то обнаружил, что после звонка Варяга прошло аж три часа. Он поспешно стал нажимать кнопки на телефонном аппарате и замер, когда в трубке раздались длинные гудки.
– Да! – донесся до него голос Варяга.
– Владислав, ты уж извини, что я так… Сам понимаешь… таких ударов я еще не получал.
– Без лирики, Назар. Что хочешь? – Голос был строг до жути.
– Может, удастся опротестовать результаты?
– Каким образом?
– Вместо положенного срока тендер провели с нарушением графика. Списки участников не обнародовали. Все было проведено с вопиющими нарушениями…
– И кому ты будешь выставлять свои претензии? Чубайсу? – едко поинтересовался Варяг.
Барон как будто воочию увидел его кривую улыбку. Варяг не обладал громким голосом, не способен был нудно читать мораль, но зато умел так тихо и вкрадчиво сказануть, что жить после этого не хотелось.
– Может быть, ты знаешь, кто это нам натянул нос? Если так, то я с удовольствием послушаю твои соображения. Молчишь?
– Владислав, поверь, я сделал все, что было в моих силах. Просто обстоятельства оказались сильней меня.
– Хорошо. Предположим, ты найдешь этих людей. И что же ты им, интересно, такого собираешься сказать? Может, передашь от нас привет или пожелаешь успеха в бизнесе? Ты разочаровал меня, Барон…
– Влади…
– …ты потерял чутье. Разве не ты пришел к Михалычу с идеей прикупить «Балторгфлот»?
– Осознаю, моя вина. Но все дело в том, что…
– Разве не ты убеждал нас всех, будто компания сама свалится нам в руки?
– Все это мои слова…
– Что дело это верное и принесет нам гарантированную прибыль? А теперь что ты будешь делать – писать обстоятельное завещание? Хочу тебе сказать откровенно, Барон, ты и Михалыча, и меня лично подставил! У нас крупные убытки. И мне еще предстоит объясниться с людьми, которых я уговаривал вступить в долю. Или, может быть, ты сам желаешь объясниться с ними? С Шотой, с Закиром…
– Что ты мне посоветуешь, Владислав? – У Барона дрогнул голос.
– По совести?
– Мне бы хотелось на это надеяться.
– Если по совести… пусти себе пулю в лоб!
Телефонная трубка в руке издавала тонкие короткие гудки. Осторожно, как если бы он держал в руках фужер из тонкого хрусталя, Барон положил трубку на рычаг.
Барон в последний раз окинул взглядом комнату. Сюда он больше никогда не вернется. Жаль! В кармане пиджака лежал авиабилет до Стокгольма. Полгода назад он купил на окраине шведской столицы небольшую виллу с видом на залив. И теперь собрался тайком рвануть туда – залечь на дно.
О своем внезапном отьезде он никому не сообщил. Даже своих телохранителей он сегодня отослал, отыскав для своего поступка вполне правдоподобную причину. Единственный человек, кто был в курсе его планов, – двадцатисемилетняя сожительница Клава, которая умела ладить с ним, даже когда он находился в самом дурном расположении духа. Клава была с ним уже три года.
Барон решил сполна наградить ее за долготерпение: они расписались три дня назад, а вчера он отправил ее в Швецию обживать новое гнездышко.
Захлопнув дверь, Барон почувствовал вдруг облегчение: прошлая жизнь осталась за порогом дома. Конечно, если дела пойдут так, как он планирует, то уже через год сможет вызвать туда свою бригаду, которая поможет ему не только прочно закрепиться в Скандинавии, но и потрепать богатых потомков викингов. Благо что ехал он не на пустое место – несколько лет назад в Стокгольме осели четверо законных с Алтая, набивших руку на торговле рыбными полуфабрикатами, и каждый из них желал бы видеть его своим компаньоном.
В бумажник Барон аккуратно вложил три кредитные карточки – «Виза», «Америкен экспресс» и «Дайнерс клаб», каждая из которых тянула на полтора миллиона долларов.
В руке Барон держал кейс, где были уложены пара свежих рубашек, носки, бритва и прочая мелочовка, не стоящая внимания подозрительного таможенника. Он вполне может сойти за российского командированного, успешно осваивающего цивилизованный Запад…
Воспрепятствовать его отъезду мог только Варяг, но, судя по последним событиям, держателю российской общаковской кассы сейчас было не до него.
На Варяга развернул охоту сибирский отморозок Колян, и смотрящий России занял круговую оборону в своем хваленом особняке. Говорят, даже вызвал на подмогу Сержанта…
«Ну пусть за ним поохотятся, – злорадно подумал Барон, – авось не сразу заметят, что я ноги сделал…» Вечерний воздух дышал прохладой. Барон любил сумерки – то неуловимое время суток, когда день еще не сдал свои позиции и точно замер в ожидании скорого покоя. Недалеко от подъездной аллеи стоял грузовик «УАЗ». Его большой кузов под тентом загораживал выезд на улицу. Чертыхнувшись, Барон выбросил недокуренную сигарету и с улыбкой подумал о том, что это, дай бог, самое тяжелое испытание, которое его ожидает на пути в Стокгольм. Но тут тент распахнулся, и последнее, что он увидел в своей жизни, – направленный в лицо пистолет. Длинный ствол слегка вздрогнул, и раскаленный кусок свинца, обретя долгожданную свободу, вошел Барону в левый глаз и, пробуравив мягкий мозг, вышел через шею, оставив после себя кровавую дыру с рваными краями.
Барон, все еще цепляясь за жизнь, косо сполз на асфальт и уставился уцелевшим глазом на «УАЗ».
Тент запахнулся. Мотор деловито заурчал, и грузовик выехал на улицу. Послышались сердитые визги клаксонов, и еще через несколько секунд «УАЗ» влился в поток транспорта.
Слон считал себя человеком Филата. Хотя бы потому, что последние два года он работал только на него. Сотрудничество с авторитетным вором его вполне устраивало – это было престижно. Филат – это высокий уровень, а следовательно, и сам Слон поднялся на приличную высоту. Иные убивают за бутылку водки, другие – за жалкий «лимон» в деревянных, которого не хватает даже на ужин в ресторане, и только избранные, такие как Слон, составляют элитный слой профессиональных киллеров и получают за убийство ровно столько, сколько на самом деле и стоит жизнь его очередной жертвы.