Великий Магистр довольно улыбнулся. Дело сделано.
Выключив компьютер, Великий Магистр расслабился. В ближайшие минуты ему предстояла весьма приятная беседа. Сняв датчики, он спросил у пациента нарочито бодрым голосом:
— Как ты себя чувствуешь?
Взгляд Архангельского оставался отрешенно-туманным. Возвращаться из мира иллюзий в действительность всегда тяжело. Какую-то минуту назад он пребывал в плену своих разыгравшихся фантазий. И вот сейчас, придавленный действительностью, он ошалело оглядывался по сторонам.
Архангельский не сразу нашелся что ответить. Еще минуту назад ему казалось, что он разговаривает с самим господом богом и является не иначе как его избранником, и вдруг он обнаруживает себя в сравнительно небольшой комнатке, заставленной приборами. Он испытал нечто похожее на шок. Неожиданно Архангельский улыбнулся. Кажется, он начинал понимать, в чем дело: господь, еще минуту назад сидевший в его черепной коробке, переродился в этого милого человека в белом халате.
— Прекрасно, учитель.
— Ты будешь чувствовать себя еще лучше, если будешь слушаться меня и впредь, — назидательно провозгласил гуру. — Ты познакомился с девушкой, о которой я тебе говорил?
— Да, — прозвучал уверенный ответ.
— Она тебе нравится?
Глаза Архангельского стали почти бесцветными, его застывший взгляд рассматривал какое-то изображение за спиной учителя. Там висел огромный календарь, с которого взирала «мисс Европа». Чудное создание с вызывающе торчащим бюстом. Великий Магистр был готов поклясться, что Архангельский видел ее красу в расчлененном состоянии, как в тех видениях, что только недавно прошли перед ним.
Архангельский ответил с придыханием:
— Очень.
— Какую бы ее часть ты взял себе на память?
Вопрос не застал Архангельского врасплох. Он ответил мгновенно, словно думал об этом не однажды. Возможно, так оно и было в действительности.
— Мне очень нравятся ее руки, — почти выкрикнул он. — Я бы оставил себе на память ее кисть.
Великий Магистр понимающе кивнул:
— Очень хороший выбор. У этой девушки действительно красивые руки.
— Я бы хранил ее кисть, — восхищенно продолжал Архангельский, — она стала бы моим талисманом.
Великий Магистр, как никто другой, понимал новопосвященного, он сам был таковым.
— Еще мне нравятся ее ступни. — На его лице появилась блаженная улыбка, но глаза оставались по-прежнему пустыми. — Они у нее такие узкие и хрупкие.
Великий Магистр посмотрел на часы. В его распоряжении оставалось всего лишь шесть минут. По истечении этого времени Архангельский станет недоступен для кодирования, и в этом случае придется подключить его к энцефалографу. Существовала большая вероятность, что где-то в его подсознании произойдет сбой, и тогда две программы могут наложиться друг на друга, безвозвратно уничтожив столь ценный экспонат.
— Да, конечно, — согласился Великий Магистр, — но тебе достаточно будет только одной ладони.
— Хорошо.
— Эта девушка тебя не опасается?
— Нет, кажется, она начинает привыкать ко мне, — улыбнулся Архангельский.
— Ты сделаешь следующее: отвезешь ее на Дмитровское шоссе, к тому самому месту, что я указал тебе, и подаришь ее тело Огненному Юпитеру.
Глаза Архангельского вспыхнули радостным огнем:
— Хорошо, учитель, я сделаю это.
— Затем на ее теле ты нарисуешь вот такой знак, — твердо сказал Великий Магистр и на чистом листке бумаги начертил две искривленные молнии. — Ты все хорошо запомнил? — внимательно следил он за зрачками Архангельского.
— Да.
— У меня к тебе будет просьба, ты выполнишь ее?
— Конечно, учитель.
— Я очень интересуюсь искусством.
— Я знаю это, учитель. Вы велики во всем!
— После того как ты совершишь свой ритуал, обязательно сфотографируй ее, а снимки подари мне. Ты сделаешь это?
— С превеликой радостью, учитель.
Кодирование было закончено. Запущенная программа уже начинала терзать левое полушарие пациента, вторгалась в его подсознание и навязывала ему свою волю. Еще через несколько минут внушения Архангельский будет воспринимать его слова не только как голос господа бога, но и как активное руководство к действию.
— Вот и отлично, — с облегчением вздохнул Великий Магистр.
Его всегда волновал момент перехода пациента из зомбированного состояния в обычное. Для непосвященного на первый взгляд как будто ничего не происходило. Разве что движения пациента становились более естественными да лицо оживлялось. А так все как прежде. Лишь приборы могли судить, какая колоссальная внутренняя перестройка происходила в нем в эти минуты.
СПЕЦИАЛИСТ ПО МАНЬЯКАМ
На углу Мясницкой располагалось небольшое уютное кафе. Если выдавалось время, Чертанов направлялся именно сюда. Ему ни разу не приходилось дожидаться с тоскливой физиономией заказанного блюда, официанты резво подлетали к нему по первому требованию. Подобное усердие его устраивало.
В этот раз есть ему совсем не хотелось. На то имелись свои причины. Единственное, на что Михаил был способен, так это выпить чашку кофе без сахара.
Неделю назад Чертанов увидел на улице Веру с каким-то молодым мужчиной. Сам по себе факт ничем не примечательный, мало ли с кем она отправилась обедать! Даже самые верные женщины нуждаются в компании. Беда заключалась в другом, когда вечером Чертанов завел разговор о том, что видел ее в районе Красных Ворот в обществе молодого человека, Вера, вдруг отчаянно засмущавшись, перевела беседу на другое. А это был весьма печальный симптом. Возможно, Чертанов не обратил бы на это внимания, если бы он не увидел Веру вчера вечером в небольшом кафе на Варварке. Она была в обществе все того же молодого человека, и, судя по тому, как оживленно проходила их беседа, общение с этим кавалером доставляло Вере немалое удовольствие. Чертанов увидел ее с улицы. Она сидела у окна, не обращая внимания на снующих мимо прохожих. Михаил с трудом поборол желание зайти в кафе и устроиться напротив. Интересная получилась бы картина! Но, поразмыслив, он решил, что это будет форменное мальчишество. Покружив вокруг кафе, как акула вокруг клетки с аквалангистом, он пошел прочь, очень надеясь, что разочарование и ядовитая ревность переварятся через полтора часа бессмысленных блужданий по московским закоулкам. Нельзя сказать, что Михаилу стало лучше, просто ревность желчной мутью разошлась в его душе, отчего ему стало муторно и тошно.
А ведь еще недавно он считал, что их отношения вошли в едва ли не лучший период. Следовало бы объясниться с Верой, высказать ей свои претензии, но как это сделать, не порвав нить, что все еще продолжала связывать их, Чертанов не представлял.