— Но почему, скажи, нельзя отложить эту церемонию на потом? Подготовиться к ней как следует, подкопить деньжат… К чему такая спешка, ты ведь не девочка… — увещевала я Брошкину.
— Нет, — упрямо возражала она. — Свадьбу положено праздновать у невесты. Так принято. Кроме того, я должна проститься с родным домом и друзьями.
Чуяло мое сердце, что это добром не кончится, но сдалась и пустила все на самотек. Мои личные обстоятельства в то время не позволяли особо вникать в чужие, заведомо гиблые дела. Сын болел скарлатиной, мать лежала в больнице с подозрением на инфаркт. После работы я металась между двумя больницами на Васильевском острове, носила передачи и ухаживала за родными, потому что санитарок, уборщиц да и лекарств в тех лечебницах не было.
А в доме на Обводном канале шли бурные приготовления к свадьбе. Три фурии, отбросив в сторону мелочные счеты друг с другом, сплотились в боевой актив и, не щадя сил, с великим энтузиазмом бегали по магазинам, собирали деньги на подарки и шили подвенечное платье.
Свадьба была назначена на ноябрьские праздники, которые на этот раз выдались особенно длинными — целых пять дней. К тому же Брошкиной было положено на свадьбу два дня — итого образовалась целая свободная неделя, которая, разумеется, требовала фундаментальной подготовки. Водку брали ведрами и тачками грузили закусь в холодильники. На меня сыпались упреки, что я не принимаю участия в общем ажиотаже. Но мне было не до них — я таскалась по больницам. И на меня стали коситься подозрительно. О чем-то шептались за спиной, умолкая, когда я приближалась к заговорщикам, и явно подозревали в каких-то смертных грехах, интригах и злодействах. Я не рвалась на эту свадьбу, но приглашение последовало…
Накануне праздника моя мать выписалась из больницы. Ее лечили от инфаркта, но потом оказалось, что у нее спондилез. Хорошо, что не наоборот. Одного моего знакомого лечили массажем от спондилеза, а у него был обширный инфаркт.
Словом, мать, вырвавшись из этого инфекционного эпицентра, сразу же бросилась забирать домой любимого внука. Меня малость отпустило, я перевела дыхание и тут же почувствовала отчаянную усталость, которая стремительно перерастала в депрессию. Каждая моя клетка дрожала от напряжения, голова тряслась, бессильная ярость и отчаяние душили меня, я вскакивала посреди ночи и металась по пустой квартире, с вожделением поглядывая на открытую форточку, благо окно находилось на седьмом этаже.
Я не собиралась идти на свадьбу, но в те гнилые и тусклые дни всенародных торжеств злачные трущобы на Обводном канале казались самым естественным прибежищем для моего свихнувшегося организма.
Я только что рассталась с очередным любовником и завела следующего. Собственно говоря, ни тот ни другой фактически моими любовниками не были. Оба заглядывали ко мне по случаю: заваливались пару раз в месяц, издевались надо мной, кобенились и хамили. Порой оставались ночевать, после чего требовали денег на опохмелку. Наладить какие-либо человеческие контакты с ними было практически невозможно, их изношенная, разболтанная психика уже не подчинялась никаким заповедям. Как одичалое животное, она то брыкалась и шарахалась непредсказуемо, то вдруг несла хозяина вскачь, не разбирая дороги, по рытвинам и ухабам. Может быть, оба они были когда-то людьми, наделенными душой, сердцем и разумом, имели свою индивидуальную природу, но в бешеной скачке и свистопляске наших пьяных будней все эти природные данные растерялись и перемешались в похмельный сивушный коктейль. Оба были одинаковы на вкус.
Первый — черненький, второй — беленький. Оба были смазливы и жили в основном за счет баб, поэтому были привередливы, капризны и вздорны, как настоящие альфонсы. Им надо было угождать, потакать их вздорной природе, домогаться их любви, но ни за что не впускать их в свою душу, не брать в голову и не тратить на них свои нервы. Я имела глупость совершить почти все эти ошибки и тут же проиграла.
Первого — черненького, нервного, бестолкового и затравленного — я жалела, старалась помочь ему материально.
Второго — беленького — я воспринимала исключительно только в постели, и это его почему-то весьма обижало.
Оба были технари, то есть имели высшее техническое образование: первый был химик, второй, кажется, строитель. Балованные дети нищей интеллигенции, они получили неплохое воспитание, с детства мечтали о красивой, творческой жизни и, получив фиктивные дипломы, может быть, пытались претворить свои мечты в жизнь… но куда там! Их быстро поставили на место, то есть на ставку сто двадцать рублей в месяц (тогда цена пары женских сапог). Под горячую руку они женились, разумеется по любви, но содержать семью на такую зарплату было практически невозможно. Они быстро развелись и оказались на панели, где каждая баба их с удовольствием подбирала, кормила, поила и обихаживала. Обыкновенная история.
Я всегда отдавала себе отчет, что животная природа человека жестока, любовные игры азартны и секс беспощаден. Но до чего же скотские и пошлые здесь были правила игры! Я была гордячкой — игра в поддавки меня не устраивала. Изображать страсть или нежность, когда нет ни того ни другого, мне казалось унизительным. Настоящих страстей мы знать не можем — на лживой, искусственной почве страсти не произрастают. Но надо же как-то жить и оставаться людьми. Мне казалось, что наши одинокие, измотанные люди еще могут честно договориться, могут искренне пожалеть ближнего, чтобы разделить на какое-то время его одиночество. На более сложные и глубокие отношения я никогда не претендовала. Но и такой жалкой подачки, как понимание, пощада и поддержка, я не добилась в жизни ни разу.
Мы с беленьким пришли в точно назначенный час, но казалось, что опоздали по крайней мере на неделю. Разгромленная комната и растерзанная хозяйка — все носило следы многодневного черного загула.
Брошкина, по своему обыкновению, была в мятом бальном платье, но босиком. Пухлая Нелли щеголяла в пышной ночной рубашке малинового цвета. Клавка куталась в махровый мужской халат без пояса, который все время распахивался. На голове у нее были термобигуди, и это была единственная деталь в помещении, которая вселяла надежду, что хозяйка все-таки готовится что-то праздновать.
От густого дыма, заполнявшего комнату, у меня тут же потекли слезы, а вместе с ними и вся праздничная косметика.
Какой-то растерзанный мужик в форме железнодорожника ползал по полу, разыскивая свои носки. В одном из отсеков другой такой же очумелый алкаш, лежа в постели, угрюмо разгадывал кроссворд. Над ним на плафоне бра висели женские трусы. Из другого отсека шел дым, и я подоспела вовремя, чтобы погасить тлевшую в постели сигарету.
Нас встретили с распростертыми объятиями, затискали и зацеловали. Усадили за стол, заваленный объедками, и дали в руки по граненому стакану с водкой, требуя выпить штрафную.
Я растерянно поискала на столе, чем бы закусить, и среди массы неаппетитных объедков с удивлением обнаружила вполне живого маленького зверька. Сначала я приняла его за крысу и чуть не завизжала, но зверек внимательно на меня взглянул, встал на задние лапки и, аккуратно взяв в передние лапки кусочек сыра, стал его обгладывать.