— Построились! — громко распорядился Редлих.
Команда была исполнена. Прибывшая толпа военнопленных вытянулась в длинную шеренгу и уныло застыла.
Собаки присмирели. Слышалось лишь только их злобное утробное урчание, реакция на запах — смесь крови, пота и всепрожигающих флюидов ненависти и страха, что остро чуяли только цепные кобели. Петр с тоской подумал о том, что от него тоже когда-то исходил точно такой же запах.
Две шеренги бывших красноармейцев, разделенные между собой строем эсэсовцев, держащих за поводки ощетинившихся собак, молча изучали друг друга. Солдаты одной армии, оказавшиеся врагами. Вот она, ненависть, воплощенная в зримой форме. Два материка, поделенные глубоководными впадинами. Две непримиримые стихии, такие же разные, как огонь и вода, сотворенные природой не столько для равновесия вселенной, сколько для того, чтобы уничтожать друг друга.
Повернувшись к военнопленным, Роман Редлих громко заговорил хорошо поставленным голосом:
— Перед вами самые дерзкие и самые боеспособные военнопленные, каких нам удалось разыскать. Некоторые из них имеют по две-три попытки побега из концлагерей. Они хорошие солдаты. Единственный их грех заключается в том, что они не желают служить великой Германии. Их можно было бы расстрелять сразу. Но мы решили поступить с ними гуманно. Мы дадим им шанс остаться в живых. И предоставим свободу каждому, кто справится со своей задачей. Сейчас вы разделены на две группы, в первой наши будущие выпускники, а во второй — военнопленные. Задача каждой группы заключается в том, чтобы захватить блиндаж противника. Для вас, товарищи курсанты, это будет выпускной экзамен… Да, чуть не забыл, все вы будете вооружены пистолетами, отличие между вами будет заключаться лишь в количестве патронов. У курсантов будет две обоймы, а у военнопленных всего лишь одна! Вопросы имеются? — обвел он строй курсантов долгим взглядом и, не дождавшись ответа, удовлетворенно скомандовал: — Разойтись! Готовься к бою.
* * *
Место для экзамена было выбрано на равнине между отрогами гор, поросших густым еловым лесом. Перерытая траншеями равнина таила в себе опасность. Впереди в двух километрах за холмом был устроен блиндаж, в котором господин оберштурмбаннфюрер Редлих предполагал ставить отметки о зачете. Вот, правда, дойти до него суждено было далеко не каждому.
Тихо. Оно и понятно, все-таки не линия фронта, а далекий тыл. Только вдалеке незлобиво и больше от скуки брехала собака. Тявкнет разок — и вновь устанавливается заповедная тишина. Еще одно напоминание о том, что они здесь не одни. Огромную территорию со всех сторон окружал отряд эсэсовцев с собаками. Для них это тоже своеобразный экзамен и возможность проверить своих псов в действии. Без погони они застаиваются. Лагерь для военнопленных находился по соседству, и не проходило недели, чтобы кто-нибудь из них не ударялся в бега. Порой сами эсэсовцы провоцировали их на побег, воспринимая предстоящую погоню как увеселительную забаву.
Где-то вдалеке прозвучало подряд два пистолетных выстрела, а в ответ им раздалась короткая гавкающая автоматная очередь. И опять тишина. Наверняка кто-нибудь из беглецов пытался преодолеть кордон и напоролся на пулю. Рядом с Петром, выглядывая из-за бруствера, затаился сержант со смешной фамилией Побегайло — невзрачный тип со светло-желтой шевелюрой, незаметный, осторожный, себе на уме, каким и должен быть крестьянский сын. За время обучения в разведшколе Петр не перемолвился с ним и двумя десятками фраз. Наверняка парень мыслил обзавестись большим хозяйством где-нибудь на юге России, вот только путь ко всему этому лежал через разведывательно-диверсионную школу. В классах он ничем особенно не выделялся, от него так и веяло апатией и скукой. Зато сейчас, оказавшись на природе, в родной стихии, он представлял собой злой сгусток энергии.
— Полипов, вон видишь, за тем деревом?
Маврин всмотрелся. Колыхнулась ветка, а больше ничего. Может, показалось?
— Ну и что?
— Их там двое. Один спрятался за бугорком, а другой за стволом стоит. Пистолетом не достать. Расстояние предельное. А просто так тоже не подойдешь. Пристрелят!
Петр понимал это и сам. И пришла кому-то в голову подобная блажь — устраивать такой экзамен! Хуже, чем на войне. Там хоть знаешь, за что погибаешь, а тут из-за дурости начальства. Впрочем, чего им особенно жалеть своих подопечных? Таким оперативным материалом все лагеря забиты. А может, у их нынешних противников все-таки холостые патроны? Петр слегка приподнялся, пытаясь рассмотреть укрывшихся военнопленных, и тотчас над головой зловеще вжикнула пуля, с глухим ударом врезавшись в древесину. Петр мгновенно вжался в землю. Патроны и пули в них были настоящими.
И еще одно обстоятельство смущало его… Зачем его, именно его, бросили в эту мясорубку? Это после того, как в его подготовку было вложено столько сил и средств. Ведь, по существу, таких, как он, совсем немного. Уникальный, штучный экземпляр. И вот пожалуйста, принимай участие в этой дурацкой бойне. Светись перед остальными курсантами, в общем-то в большинстве своем — рядовыми диверсантами, которым и знать не следует о его задаче. А если какая-нибудь шальная пуля сейчас разнесет его голову? Значит, насмарку пойдут труды оберштурмбаннфюрера Грейфе и других высококлассных специалистов, что обучали его… Нет, что-то тут не стыкуется, что-то тут не так. Надо держать ухо востро. В любом случае…
Метрах в двухстах послышалась яростная пистолетная перестрелка. Кто-то из курсантов пытался пробиться к блиндажу. На краю поля показался силуэт, короткими перебежками он пытался преодолеть простреливаемое пространство. Петр Маврин узнал в нем Лукьяна Ковалева, бесшабашного авантюрного курсанта. На фронт тот попал из Воркутлага, где отбывал длительный срок за двойное убийство. Штрафбат был для него неплохим исходом, чтобы амнистироваться подчистую. После первого боя, в котором были убиты до девяноста процентов штрафников, он был переведен в обычную часть и угодил в плен после первой же атаки немцев. Ковалев был из тех людей, кто легко приспосабливался к любой обстановке. Жизнь он воспринимал как игру в казаки-разбойники, а свистящие вокруг пули были для него не что иное, как спецэффекты к интересному спектаклю.
Вот он споткнулся и растянулся в рост. Да, все было по-настоящему — и свистящие пули, и смерть.
Еще один не сдал экзамена.
Ясно одно. Здесь все всерьез. Этот самый экзамен всего лишь продолжение войны. Если ты не убьешь врага, то он уничтожит тебя. Военнопленные — это не мишени в тире, которые можно расстреливать безо всякого ущерба для себя. В первую очередь это подготовленные для боя солдаты. Позади, за спинами Петра и Побегайло в четырехстах метрах находился точно такой же блиндаж, забросанный для маскировки еловыми ветками. Вот в него и нужно войти, перестреляв по пути сопротивляющихся. В одиночку это сделать невозможно, следовательно, они будут действовать сообща.
Маврин слегка приподнялся. Кто же у них за главного?
— Посмотри, — показал в сторону Побегайло. — А там еще четверо.
Маврин уже и сам видел, что происходит какое-то усиление. Наверняка пленные чего-то надумали, люди-то все военные.