По собственному опыту капитан Глеб Ермолаев знал, что прыгать вслепую всегда трудно, и дело даже не в том, что ночь неприветлива и строга. Гораздо хуже осознавать, что внизу может ожидать группа захвата, а потому нередко приходилось приземляться во время интенсивного огня. Случалось, что десантники большей частью погибали, находясь еще в воздухе.
Количество прыжков в этом случае совершенно не играет роли, потому что каждый предстоящий прыжок не похож на предыдущий.
Рота оцепила поле огромным полукругом, взяв под контроль каждый стоящий в отдельности куст. Действовать надо было наверняка. Именно в первые минуты после приземления диверсанты окажутся наиболее уязвимы. Им следует делать все быстро: отстегнуть стропы, спрятать парашют, чтобы не выдать места своего приземления, проверить оружие.
Каждый из солдат, затаившихся в засаде, прекрасно знал свою задачу. Все это они отрабатывали сотни раз на тренировке, за плечами многих был немалый боевой опыт, и вот сейчас, облачившись в маскхалаты и крепко сжимая автоматы, каждый из них знал, что надо делать, каждый являлся составной частью единой боевой группы.
Ермолаев еще раз прошелся по позиции. Тихо. Ничего такого, что могло бы выдать засаду: ни бряцания оружия, ни табачного дыма, никакого шума. В том месте, где располагалась передовая группа, стоял небольшой стог прелого сена, накрытый длинными жердями. В стогу было устроено небольшое смотровое окошко, через которое можно было рассмотреть предполагаемое место высадки и опушку недалекого леса, где затаились смершевцы. Возможно, диверсанты высадятся и не здесь. На этот случай пара других подходящих полей неподалеку была оцеплена аналогичным образом.
Ермолаев посмотрел на часы. Стрелки неумолимо приближались к назначенному времени. Скоро донесся далекий гул самолета. Если не вслушиваться, то работу двигателей можно было бы и не различить среди множества звуков, наполнявших округу. Он то сливался с шумом деревьев, могуче и сочно качающих кронами, а то вдруг, усиливаясь, напоминал далекое стрекотание мотоцикла.
Подняв голову, Глеб без особого труда определил сектор подлета самолета. Он мог даже сказать, на какой именно высоте тот подлетал и какое расстояние их разделяет.
Повернувшись к старшине, он приказал:
— Егоров, предупреди всех! Над точкой будут через десять минут.
Капитан обратил внимание на то, что шнурки маскировочного халата у старшины были завязаны под подбородком и кончики их висели на груди длинными неопрятными змейками. Следовало бы укорить, ведь ненароком можно захлестнуться за куст, и тогда вся маскировка пойдет насмарку! Вряд ли он себе позволил бы что-нибудь подобное, если бы пришлось пробираться по немецким тылам. А на своей территории вроде и сойдет. Но делать замечание парню не хотелось, можно обидеть, а свое дело тот знал.
— Слушаюсь, — козырнул Егоров.
За время работы в разведке Ермолаев по звуку мог определить модель самолета. Сейчас в ночном небе летел четырехмоторный «Хейнкель». Весьма удобная машина для десантирования. Лишенный опознавательных знаков, самолет с каждой пройденной секундой обретал все более отчетливые очертания, превращаясь из призрака во вполне осязаемую штуковину с крыльями, хвостом и даже крупнокалиберными пулеметами по бокам — довольно весомый аргумент при атаке.
Сделав над лесом круг, летчик, обнаружив знакомые ориентиры, пошел на снижение.
Вот от самолета отделился темный комок и стремительно полетел вниз, отчетливо выделяясь на фоне просветлевшего неба. За ним второй, третий, четвертый… Вот в небе, будто бы из ниоткуда, возник купол парашюта, замедлив стремительное падение диверсанта. А за ним, будто бы по команде, с интервалом в доли секунды раскрылось еще несколько парашютов, невольно приковав к себе взгляды. С каждым пробегавшим мгновением парашютисты все приближались к земле.
— Восемь, — сосчитал Ермолаев.
Диверсанты один за другим приземлялись на поле, накрывая куполами парашютов кусты.
Ермолаев поднял руку, зная, что в этот момент смершевцы сосредоточили на нем все свое внимание. Оставался последний парашютист, и Ермолаев с нетерпением наблюдал за тем, как тот приближался к земле. Но неожиданно, подхваченный порывами ветра, парашютист отлетел на край поля. В той стороне, густо заросшей лещиной, находился только сержант Михеев. Но волноваться особо не стоило, уж этот фрица не отпустит.
Ермолаев опустил руку, и в тот же момент кусты раздвинулись, и на поляну одновременно со всех сторон выскочило десятка три солдат. Опешившие диверсанты, уже было поверившие в благополучное приземление, даже не успели осознать, что произошло. Кто-то из них попытался поднять автомат. Рубящий удар саперной лопаткой, и диверсант с рассеченным лицом рухнул на землю. Потребовалась всего-то пара минут, чтобы парашютистов связали и посадили на землю. Кто-то из них глухо и озлобленно выругался.
— Русские, значит, — хмыкнул Ермолаев.
Диверсант, приземлившийся немного в стороне, скинув парашют, попытался бежать. Короткая прицельная очередь в спину, и он, раскинув руки, осел на землю.
Капитан Ермолаев подошел к диверсантам. На каждом полевая форма советского образца. У двоих — сержантские нашивки, остальные — рядовые. Внешне они ничем не отличались от тысяч советских солдат, и, только всмотревшись, Ермолаев понял, что именно его смущало. Даже в глубоком тылу на лицах солдат, прибывших с фронта, был замечен отпечаток неимоверной усталости. А этих выдавал дерзкий взгляд и какие-то сытые физиономии, какие можно было отъесть на добрых харчах. Наверняка, прежде чем отправить их за линию фронта, руководство разведшколы держало диверсантов на усиленном пайке.
Ермолаев прошел вдоль диверсантов, натыкаясь на их затравленные взгляды, будто на заостренные колья. Только один из них, с сержантскими лычками и явно постарше, чем остальные, встретил его испытующий взгляд с некоторым вызовом. Матерый, видно сразу. Видимо, в этой группе он за старшего. Крепко стянутый веревками, обезоруженный, даже в таком положении он представлял опасность, кто знает, какими шпионскими штучками оснащена его форма (возьмет и выстрелит какой-нибудь ядовитой ампулой). В прошлый раз натолкнулись на одного такого: у него обнаружилась стреляющая пуговица — с расстояния в три метра убивала наповал. Ермолаев даже отступил на пару шагов и тотчас увидел, как губы сержанта победно дрогнули.
— Встань, — распорядился капитан.
Диверсант неохотно поднялся.
Коротко и сильно Глеб ударил его прямо в недобрый оскал. И почувствовал, как под его кулаком раскрошились зубы. Это и есть один из элементов форсированного допроса. Важно дать ему понять, что никто не собирается с ним миндальничать, что расстрелять его будет гораздо удобнее, чем вести с собой пару сотен километров.
Отвернувшись, диверсант молча сплюнул кровь, но в глазах сверкала все та же раздражающая дерзость. Следующий удар переломил ему носовую перегородку. Боль страшная, диверсант взвыл, выдавливая сквозь стиснутые зубы проклятия. Ничего, пусть знают, что в борьбе с врагом любые средства хороши.