– Что-то ты, Павел, веселый нынче… С чего бы, а? Может, где подфартило, а я не знаю? Может, осетринку сторговал или коньяк французский из Молдавии?
– Веселый, Анас Икрамович, веселый… Радостный! Жена домой приехала, красавица моя. Из заграниц вернулась, с Акапулько.
Чем моложе человек, тем с большей отвагой он замахивается на глобальные проблемы, пытается решить неразрешимые задачи. Причина понятна: у юного льва больше страсти, у старого – опыта и осторожности… В молодые годы я размышлял о предвидении будущего, о том, что прекогнистика сделается точной наукой, способной предвидеть события на час, на сутки, на месяц или год, что избавило бы нас от многих ошибок и заблуждений. Но увы! Развитие нелинейной динамики и теории хаоса привело к парадоксальным результатам, к так называемой Первой Небулярной Теореме: чем дальше событие по временной шкале, тем больше вероятность его осуществления. То есть прогноз на сутки нереален, на век – сомнителен, а вот на десять тысяч лет вполне осуществим. Нелепость? Ничего подобного! Мы не ведаем, какие крушения и катастрофы произойдут через час, но знаем с очень высокой вероятностью, что через десять тысяч лет люди или погибнут, или доберутся до звезд, заняв подобающее место среди галактических цивилизаций.
Приведу один пример, доказывающий опасность и ошибочность краткосрочных прогнозов. На рубеже тысячелетий некое существо (для определенности будем считать его сторонним и очень эрудированным экспертом) утверждало: когда человечество достигнет планет Солнечной системы, на Земле не останется ни слонов, ни тигров, ни ослов. Иными словами, животные исчезнут, вытесненные человеком из всех пригодных для обитания экологических ниш. И что же мы видим в данный момент? Мы исследуем планеты, строим марсианский город и станции в венерианских облаках, однако фауна Земли не менее обильна, чем в конце двадцатого столетия. Есть слоны и тигры, а что касается ослов, четвероногих и двуногих, так их развелось еще больше. Как, впрочем, гиен и шакалов обеих пород.
Майкл Мэнсон «Мемуары.
Суждения по разным поводам».
Москва, изд-во «ЭКС-Академия», 2052 г.
Даша не пришла. Пустая постель, пустой дом, и на душе тоже пустота, как если б ее стиснули, выдавив жизненный сок, и засушили, словно губку…
Ким поднялся, выпил кофе, попробовал поесть, но в горло ничего не лезло. Плюнул, с мрачным видом вымыл чашку, посмотрел на часы – раннее утро, четверть восьмого. Настроение – хуже некуда, но в то же время он ощущал такой прилив энергии, что ждать звонка или звонить куда-то самому казалось глупым и нелепым. Совсем смешным! Какие звонки и ожидания? Взять кувалду да разнести по кочкам! Кого? Бывшего Дашиного благоверного, кого же еще!
Он вдруг заметил, как сжались кулаки, как напрягаются мышцы в привычном уже усилии; лицо его окаменело, а где-то под черепом грохнул боевой барабан. Заметил еще одну странность: джинсы давили в поясе, рубаха едва сходилась на груди, плечи стали шире и массивнее. Хмыкнув, Ким полез в кухонный столик, выбрал вилку с толстым железным черенком, пристроил его на пальцах, между мизинцем и указательным, и надавил большим. Жалобно скрипнув, черенок согнулся.
– Это что же деется? – сказал Ким, швыряя вилку в мусорное ведро. – Что, я спрашиваю, творится? Самодеятельность, а? Я ведь не просил меня трансформировать!
«Никаких трансформаций, – заверил его Трикси. – То, что ты наблюдаешь, – следствие прошлых метаморфоз, нечто подобное остаточной намагниченности. Метаморфозы влияют на психику и физиологию, и этот эффект – кумулятивный: чем чаще преобразования, тем явственней перемены. Объем мышц растет, их тонус повышается, процессы обмена становятся более интенсивными. Есть и психические изменения… пока – на подсознательном уровне».
Ким встревожился:
– Хочешь сказать, что я превращаюсь в Конана?
«Отчасти. Доля его присутствия невелика, но возрастает с каждой трансформацией. Конечно, ты не станешь Конаном, но позаимствуешь многие его черты – те, которых у тебя не имелось. Подозрительность, тягу к власти, жестокость».
– Не возражаю против этого, – произнес Ким, коснувшись пальцем мускулистого плеча, – а остального мне не нужно, особенно жестокости. Ты что же, не мог сообразить, к чему ведут метаморфозы?
«Не мог. Видишь ли, Ким, в поисках инклина я проникал в сознание многих людей, но не задерживался в их разумах надолго. Ты первый человек, с которым я сосуществую не минуты, а несколько дней, и, значит, могу изучить особенности вашей психики. Я пришел к мнению, что люди, несмотря на ментальную глухоту, в чем-то подобны нам, инклинайзерам. Есть ядро, основа самосознания и личности, и есть инклины, которые примыкают к нему, сотни, тысячи инклинов – точнее, их зародыши в латентной фазе».
– Никогда об этом не слышал. Что-то новое в психологии, а?
«Отнюдь не новое. Представь: ты прочитал книгу, и в твоей памяти сформировался образ персонажа, тем более выпуклый и яркий, чем более талантливо повествование. Вспомни еще о своих родителях, возлюбленной, друзьях, знакомых – разве их образы не живут в тебе? Разве их счастье тебя не радует, а беды – не огорчают? Исчезла твоя подруга, и возникло чувство горя такое же острое, как у меня, когда я потерял инклин… Эти образы, мой друг, – психоматрицы, споры инклинов в твоем подсознании. Они не автономны, как частицы моей сущности, однако влияют на тебя. Прежде всего матрица Конана. Ее воздействие настолько сильное, что сказывается на твоей физиологии».
– Потому что ты преобразуешь меня в Конана?
«Разумеется. Другие люди не могут физически превращаться в героев книг, то есть активировать зародыши своих инклинов, овеществлять свои фантазии. Тебе это доступно, с моей посильной помощью. Но есть еще одна причина: ты писатель и обладаешь творческим воображением. Твои инклины более насыщенны и ярки, фантазии более жизнеспособны, и Конан тому примером. Почти сотня книг, и все хранятся в твоей памяти! Он для тебя живее всех живых!»
– Я не единственный писатель на Земле, – буркнул Ким, посматривая на часы. Было восемь – пожалуй, можно отправляться… Но куда? К Варваре в цирк или же к Славику на Фонтанку? Он уже не сомневался, что Дашу похитили, что у сестры ее нет, а значит, лучше ехать к Славику и разбираться, что там случилось у загса. Либо по дороге к нему…
«Конечно, ты не единственный писатель, – подтвердил Трикси. – Есть и другие люди, не писатели, с настолько развитым воображением, что временами оно принимает болезненную форму. Например, шизофреники, параноики и участники игрищ, которые у вас зовутся ролевыми. Их подсознанием владеют инклины гномов, эльфов, магов, и потому…»
– Все это очень интересно, но пора двигаться, – прервал его Кононов. – Мы еще обсудим эту тему, но думаю, ты прав – во всяком случае, в том, что касается собственных книг. Они ведь для писателя – как дети!
Выйдя на улицу, он повернул к арке, к проходу во двор. Небо было высоким и светлым, по другую сторону Президентского бульвара шелестели деревья, а сам бульвар казался, как всегда, пустынным; редкие машины с осторожностью пробирались по ухабистой мостовой, а служивый люд предпочитал ходить дворами – так было ближе к подземному и наземному транспорту. В утренний час дворы оживали, из парадных текли людские ручейки, сливались в речки, потом – в полноводную бурную реку, что Ниагарой рушилась на эскалаторы метро. Ким плыл, захваченный этим потоком, испытывая чувства отшельника из Синайской пустыни, попавшего в торговый город Тир: толпы народа, давка, шум и никакого благолепия. Двери станции метрополитена уже готовились всосать его, как в голове раздался шепот Трикси: