– Дело близится к концу, – произнес Ким, снова опускаясь на слоновью спину. – Отдохнем минут пятнадцать, травки пожуем и атакуем, как Ганнибал Сципиона. Ты получишь свой инклин, я – Дашеньку… А там можно и всех носителей обойти, собрать остальные инклины… Будешь в полном комплекте! Переместишься на транспундер и упорхнешь делиться информацией и размножаться. С учетом полученного на Земле опыта.
«Жаль тебя покидать, – откликнулся Трикси. – Ты столько сделал для меня, так мне помог… Должен признаться, наш контакт улучшил мое представление о землянах. Конечно, вы агрессивны и жестоки, себялюбивы и подозрительны, но все же в вашем дикарском конгломерате нет-нет да попадется истинный разум. Гуманный, некорыстный, с фантазией и чувством перспективы».
– Спасибо за комплимент. Ты собирашься улететь, как только соберешь свои инклины?
«Возможно, задержусь. Твоя судьба меня волнует, а кроме того… Кажется, ты говорил, что должен сдать роман к пятнадцатому? Вот до этого времени и задержусь. Хочется знать, чем все закончилось – ну, с твоим киммерийцем, големом, магом и рыжей феей… Мы ведь остановились на самом интересном месте».
Ким был польщен. Еще бы! Какому автору бы не польстило внимание инопланетного пришельца к его судьбе и творчеству! Этот факт сам по себе был вдохновляющим, а также говорил о том, что критики, столичные и питерские, ругавшие на все лады конаниану, были всего лишь жалкими снобами и шавками, тявкающими из подворотни. Что их статьи, рецензии и отзывы? Что оскорбительное молчание? Молчите или войте – дело ваше! А Конан унесется к звездам и удостоится признания в далеком странном мире, за тысячи парсеков от Земли…
Глаза Кима блаженно сощурились, душа его благоухала, а сердце источало мед. Была б еще рядом Дашенька… Много ли надо писателю в жизни? Хорошая жена, хорошие книги, хорошие читатели!
«Мне бы хотелось оставить тебе подарок, – сказал Трикси, – но, кроме микротранспундера, я ничего не имею. Ничего вещественного», – грустно уточнил он.
– Ты сам – подарок! А кроме того… – Ким согнул руку, глядя, как вздулись крепкие мышцы. – Кроме того, ты одарил меня силой и кое-чем другим – пожалуй, даже с излишней щедростью. Эта матрица Конана… боюсь, она данайский дар. Я ведь, Трикси, мирный человек, без патологических наклонностей, а вот теперь могу убить и изувечить. Особенно в гневе.
«Тут уж ничего не поделаешь. Старайся избегать конфликтных ситуаций и помни об идеалах гуманизма. Я полагаю, что со временем матрица исчезнет. Рассосется».
– Как же, тут избежишь! – пробурчал Ким, чувствуя, как падает настроение. – Одна из таких ситуаций у нас под самым носом! Можно сказать, прямо перед хоботом!
Закончив кормиться, Облом, направляемый Трикси, вышел на шоссе. Вел он себя беспокойно – покачивал огромной головой, фыркал, топорщил уши и переступал ногами, будто собирался пуститься в пляс. Киму смутно мнилось, что ментальная аура животного с каждой секундой меняется; улавливая ее отголоски, идущие от пришельца, он ощутил, как нарастает его собственная ярость, стремление топтать и разрушать, мстить за какую-то обиду, не очень ясную, но порождавшую гнев. Внезапно пробудился Конан, забормотал: «Прах и пепел… Всех под нож, под меч и под секиру… Бей и режь шакалов! От плеча до паха! Крр-ровь… Крр-ром любит крр-ровь…»
– Ты что творишь с Обломом? – спросил Ким, стараясь не поддаться бешенству.
«Мой контакт с его сознанием ограничен – с тем, что можно называть сознанием. Он воспринимает не столько мысли, сколько образы и эмоции, и я передал ему картину издевательств над твоей женщиной. Он помнит ее и любит. Сейчас он сильно раздражен. Скажи, что надо делать?»
– Высадить ворота, шугануть собак и стражей, а затем – к дому! Дальше – по обстоятельствам. Если выскочит Чернов, пусть хватает его и держит, но поаккуратнее. Ребер не ломать и шею не сворачивать.
«Ясно. Приготовься!»
Кононов вдруг подлетел вверх, потом шлепнулся на просторную слоновью спину и распластался где-то в районе крестца, лежа ничком и изо всех сил стараясь не свалиться на землю. Облом разбегался; огромные ноги таранят асфальт, хобот, свернутый кольцом, спрятан между бивнями, хвост вытянут струной, уши полощутся в воздухе, будто флаги боевого корабля. «Страшная штука – атакующий слон!» – подумал Ким, перемещаясь к привычному месту на шее. Справа от него бурой лентой неслась кирпичная стена, слева мелькали кусты да деревья, сосны да осины; потом возникло здание старой типографии, а вместе с ним – панический вопль Трикси: «Держись! Он поворачивает!»
Почти не уменьшив скорости бега, слон развернулся и ударил в ворота плечом. Послышался скрежет, будто взрезали огромной пилой чудовищную консервную банку; что-то заскрипело, завизжало и лопнуло с протяжным стоном. Створки ворот распахнулись, одна повисла на полуоторванной петле, другая с грохотом рухнула на крышу «Мерседеса», стоявшего у караульной. «Знакомая тачка, серая», – еще успел подумать Кононов, как туша под ним вздыбилась, Облом приподнялся на задних ногах и тут же всей тяжестью лег на передние, вминая створку вместе с крышей внутрь кабины.
Затем он повернулся к караульному помещению, задрал хобот и затрубил. Этот пронзительный яростный вопль был непохож на издаваемые прежде звуки – в нем слышался вызов и предвкушение грядущего сражения. Лягнув ногой поверженный «Мерседес», слон наклонил голову, сделал пару шагов, уперся в стреху лбом и клыками, резко дернул и сорвал с караульной крышу. Эти три титанических подвига, разбитые ворота, смятый в блин автомобиль и улетевшая метров на восемь кровля, заняли не больше двух минут, и Кононов, подпрыгивая и вертясь на колыхавшейся под ним спине слона, заметил лишь, как мечутся с воем псы и бессильно оседает наземь часовой – его, похоже, задела распахнувшаяся створка. В караульной громко завопили, в дверях показался человек и тут же с криком шарахнулся обратно; двое, толкаясь, выскочили в окно, за ними – еще пара, полуголые, ошалевшие от ужаса. «Без оружия», – отметил Ким, разглядев, что один охранник сжимает бритву с помазком, а другой вцепился в полотенце.
Все четверо ринулись в кусты, будто желая указать собакам путь к спасению – те клочьями серого меха бросились следом. Громко трубя, Облом навалился на стену караульной и надавил. Стена негодующе крякнула, пошла трещинами, посыпались кирпичи, со звоном вылетели стекла из оконных переплетов; слон отпрянул, а все строение вдруг стало оседать, дымиться бурой пылью и заваливаться внутрь. Фыркнув, Облом наподдал ногой, свалив бетонный столб в углу, вытянул хобот над руинами, подцепил кровать, подбросил ее в воздух. Ударившись о груду кирпичей, она рассыпалась обломками.
– Хватит, – сказал Ким, – тут мы уже победили. Теперь давай к фазенде!
Ярость Облома вроде бы поутихла – он послушно свернул на аллею, ведущую к особняку, и зашагал, мерно помахивая хоботом. Ким оглянулся; охранник, лежавший у ворот, уже поднялся и судорожно ощупывал ребра. Физиономия у него была опрокинутая – точь-в-точь, как кринка со скисшим молоком, которой врезали по донышку.