Он трудился часов по десять-одиннадцать в день, и раньше от такой нагрузки к вечеру стало бы ломить поясницу, а глаза бы начали слезиться. Раньше… До того, как Трикси занял президентский «люкс» в его гостинице под черепом… Теперь глаза не слезились. Ничего не болело, не ломило, а энергии – хоть ведром вычерпывай… Очень полезный симбиоз! Но польза односторонняя: Трикси сделал все, что обещалось, а он, Ким Кононов, крупно лопухнулся. Устроил атаку слоновьей кавалерии и в результате погубил инклин… Его вина, не Дашина! Даша тут при чем? Она не ведала, не знала… А он обязан был предусмотреть! Что-то такое придумать, чтоб подобраться к Чернову по-тихому, без шума…
«Оставь, – прошелестел беззвучный голос Трикси. – В этом нет твоей вины, а есть печальное стечение событий. Что ж, бывает, бывает… Возраст нашей цивилизации сотни миллионов лет, но даже мы не управляем удачами и неудачами, случайным и неопределенным. И никому такое не под силу. Можно предугадывать тенденции и вычислять их вероятности, можно строить модели, анализировать их, усложнять в попытке приблизиться к истинной картине мира, но случай непредсказуем и внезапен; он – король Вселенной. – Пришелец помолчал, затем добавил: – Мы долговечны, вы существуете краткое мгновение… Но наша жизнь и ваша жизнь – всего лишь броуновское движение молекул на фоне трех начал термодинамики. Прыжок туда, прыжок сюда…»
– Что-то тебя в философию клонит, – сказал Ким, имевший о термодинамике очень смутные понятия. – Лично я предпочитаю прыгать не туда-сюда, а по определенному маршруту. Ну, например, от рабочего стола к обеденному, потом в издательство и к кассе. Весьма осознанный процесс в отличие от броуновского… Прыжки молекул хаотичны, а у людей совсем не так, у нас есть центр притяжения – касса, из которой льются деньги.
«Шутишь…»
– Конечно, шучу. – Помолчав, он спросил: – А вот скажи мне, Трикси: может быть, кто-нибудь из соотечественников даст тебе инклин? Ненужный, лишний? Вроде шестого пальца, который стоит подарить приятелю?
«Инклин не палец, и лишних инклинов не бывает. Но если бы мне такое предложили, я бы отказался».
– Почему?
«Разве ты не понимаешь? Потому, что другой стал бы инвалидом вместо меня».
Кононов кивнул, поскреб затылок. Некая идея зрела у него, как мандарин на ветке, но не дошла еще до нужной спелости. Во всяком случае, Трикси ее не уловил.
– Выходит, ты чужой инклин не примешь по соображениям морали, – произнес Ким. – А запасных у вас нету? Скажем, из общественного фонда?
Трикси лишь горестно вздохнул. Его ментальный вздох еще кружился в голове у Кима безмолвным бедственным сигналом, когда идея вдруг прорезалась, окрепла и приготовилась пустить побеги.
Но он не торопился. Он балансировал сейчас на грани двух реальностей, земной и хайборийской, и знал, что всякая новая мысль способна нарушить равновесие, прервать невидимые нити, соединявшие его с волшебным замком, с Конаном, Идрайном и духом, который вселился в голема. Этот злобный древний демон совсем не походил на Трикси, однако стоило его уважить, прикончив с подобающим величием, без суеты и спешки. А заодно и с истуканом разобраться! Ибо повести о киммерийце включали общий штрих, необходимый элемент, концовку pro tempore: [8] враги повержены, а варвар торжествует. Никто не мог нарушить сей закон под страхом отлучения от гонорара. Никто и не пытался.
* * *
– Стой, где стоишь, серая нечисть! – рявкнул Конан, раскачивая в руке магический клинок.
Этот пес, этот недоумок, отрыжка Нергала, угрожал ему! Киммериец знал, что не ошибается; мало ли довелось ему видеть ликов, искаженных ненавистью и злобой? Такой была сейчас и физиономия голема. Прежние грубые черты, словно вырубленные в камне неумелым скульптором, вдруг обрели завершенность, а глаза, в которых раньше стыло равнодушие, превратились в два пылающих угля.
Не отвечая, голем сделал второй шаг. Солнечный луч, проникший в узкое окно, замерцал на лезвии секиры, заставив Конана прищуриться. Если не считать покойного Гор-Небсехта, они были вдвоем в холодном и сумрачном чертоге, и все же киммериец смутно ощущал чье-то присутствие, некую третью силу, руководившую сейчас Идрайном. «Не вселился ли в него дух погибшего колдуна?» – мелькнула мысль.
Но, кто бы ни повелевал теперь големом, намерения его были ясны, и Конан, подняв руку с зажатым в ней клинком, повторил:
– Стой, где стоишь, ублюдок!
– Я убью тебя! – рыкнул Идрайн. Его секира взмыла в воздух.
– Ты забыл добавить «господин», – произнес киммериец и швырнул нож.
Золотистое лезвие свистнуло протяжно и тонко, каплями крови сверкнули рубины, аметисты вспыхнули мрачноватым фиолетовым огнем; миг, и рукоять, изукрашенная самоцветами, торчала в груди Идрайна. Прямо под пятым ребром, куда и целился Конан. Он метнул клинок правой рукой, а левой перехватил древко секиры, брошенной големом; удар был так силен, что отшвырнул его на пол, на каменные плиты рядом с телом Гор-Небсехта.
Он поднялся, потирая локоть, подошел к Идрайну и заглянул в мертвые глаза. Зрачки голема погасли, но лицо искажала жуткая гримаса – будто в момент смерти, или развоплощения, некая демоническая сущность, овладевшая телом серого исполина, вырвалась наружу, воплотившись в новых и незнакомых Конану чертах. Он долго рассматривал непривычный лик Идрайна, потом сплюнул и злобно пробормотал:
– Проклятый ублюдок! Теперь мне точно придется плыть на остров! Вернуться к рыжей! И гнить в ее постели до нового Великого Потопа!
Чувство, что его обманули, становилось сильней с каждым мгновением. Первый обман был связан со стигийцем и ножом, который никак не желал покрываться ржавчиной; второй – с мятежом Идрайна. С чего бы эта серая скотина вздумала бунтовать? Поднять оружие против хозяина? Хорошего же защитника дала ему рыжая ведьма!
Конан медлил, не решаясь вытащить клинок, предчувствуя новый обман, третий по счету. Впрочем, что могло статься с зачарованным ножом, проткнувшим каменную грудь Идрайна? Разумеется, голем был творением магии, искусного волшебства, но сам колдовскими чарами не обладал. Получалось, что опасаться нечего; во всяком случае, серокожий не оживет, если вытащить нож. А оживет, так можно единым махом лишить его головы!
Киммериец оглянулся, скользнув взглядом по телу Гор-Небсехта, распростертого под алтарем. Что ж, одно полезное дело сделано: он отомстил за гибель «Тигрицы», за смерть своих людей! Осталось забрать кинжал да убираться из этого мрачного замка, полного трупов. Уйти к Эйриму, уплыть с ним в теплые края, а там, раздобыв корабль, отправиться к Дайоме. Или сбежать, не вспоминая больше ни о ее острове, ни о ней самой…
Он медленно протянул руку, стиснул сильными пальцами рукоять ножа, дернул к себе.
Лезвие вышло из раны; оно казалось покрытым засохшей кровью, бурой, как пыль от растолченного кирпича. И на этом ржаво-коричневом фоне Конан не видел ни единого золотистого проблеска.