— Филипп Абинье — мой жених, — тихо сказала Констанция.
— Что, жених? — на лице графини Аламбер появилась растерянность, она никак не могла взять в толк, что у ее внучки может быть жених. — Да, да, дитя мое, ведь прошло столько лет, и ты уже стала настоящей взрослой девушкой, у тебя вполне может быть жених, наверное, он благородный человек.
— Да, я его очень люблю, бабушка.
Старая графиня Аламбер смотрела на свою внучку сквозь пелену слез. Ей верилось и в то же время не верилось, что это именно она.
Но то, что Констанция вспомнила про рыжего кота и крысу, свидетельствовало, что это та самая Констанция, с которой графиняраспрощалась много лет назад. Конечно, теперь это был не малый ребенок, а прехорошенькая девочка, приехавшая в Мато со своим женихом.
Графиня Аламбер распорядилась приготовить для гостей комнаты, а сама повела Констанцию в гардеробную. Девушка с удивлением рассматривала собственные наряди, которые носила в детстве. Ей казалось, что платьица умещаются чуть ли не на ладонях, но в то же время она смутно припоминала некоторые из своих нарядов. А туфельки — это было сплошное умиление! Маленькие, изящные, на узкую ножку.
— Неужели, это правда? — спрашивала Констанция у старой графини.
Та кивала и всплескивала руками.
— Ну, конечно же правда, дорогая. Я не знаю, что произошло, как погибли твои отец и мать, но главное, ты жива и это большое счастье.
За воспоминаниями Констанция, казалось, забыла о Филиппе, мадемуазель и мадам Абинье. Она словно нашла маленькую дверцу в своей сегодняшней жизни, чрез которую можно было убежать от невзгод и несчастий.
Теперь она уже не терзалась сомнениями, любит или ненавидит Виктора. Он был врагом, возможно, убившим отца и мать, он был врагом, лгавшим ей всю жизнь.
И только к покойному Гильому Реньяру Констанция сохранила теплые чувства. Она понимала цену словам старика, когда он отвечал на ее детские вопросы.
Разглядывая туалеты своих родителей, Констанция припоминала некоторые вещи в имении Реньяров. Они несомненно происходили из багажа ее родителей. Рука одного и того же искусного портного чувствовалась в них. Украшения, выполненные одним и тем же ювелиром, украшали одежды.
— Ты еще многого не помнишь, — сказала графиня Констанции, усаживая свою внучку в мягкое кресло возле камина.
— Я постараюсь, бабушка, вспомнить, — Констанция полуприкрыла глаза и закусила нижнюю губу.
Дворец полнился тихими звуками, и девушке показалось, что всяпредыдущая жизнь — сон, который привиделся ей здесь у камина.Тихий голос старой графини убаюкивал и ей хотелось встать с кресла, улечься на медвежью шкуру, разостланную возле огня, и, скрутившись калачиком, положить под голову кулачок и слушать голосстарой женщины.
— Не бойся, Констанция, — говорила старая женщина, — уже ничего не переменится, ты в самом деле вернулась домой, туда, где тебя ждали, где тебя любят. Жаль, никого не осталось из старых слуг, кто бы помнил тебя, но обстановка в доме, вещи — они помнят тебя, Констанция, помнят твое прикосновение. Я даже до сих пор храню бусы, которые ты порвала. Тогда я была зла на тебя, но они и сейчасхранятся в шкатулке, рассыпанные по бусинкам.
Констанция улыбнулась.
А старая графиня, так, словно это было уже решенное дело, сказала:
— Ты останешься тут, Констанция. И только тут девушка вспомнила, что приехала не одна.
— Но у меня есть жених, бабушка.
— Ах, да, жених, — рассмеялась старая графиня, — и ты конечно же очень любишь его. Извини, дорогая, я не помню сама себя от радости. Но все равно, не можешь же ты просто так покинуть меня, не пробыв дома и недели. Пусть твой жених живет здесь, у меня все равно нет никого кроме тебя, если не считать далеких родственников в Париже. Да, Констанция, я представлю тебя при дворе и поверь, твоя история тронет сердца многих.
— Где Филипп? — с тревогой озираясь в пустом зале, сказала Констанция.
— Я распорядилась, их провели в комнаты. Но побудь еще немного со мной, ведь я столько тебя не видела.
Графиня взяла со столика за длинную золотую цепочку медальон с жемчужиной и так же как много лет назад, повесила его на шею своей внучки.
— Теперь ты знаешь, откуда он. Береги его. Девушка попросила прощения у старой графини и, не объясняя зачем, вышла из зала. Она брела по дворцу, кое-где горели свечи в канделябрах, ярко горели люстры. А иногда ей приходилось проходить сквозь темную комнату. Зал тянулся за залом и странное дело, в темноте Констанция чувствовала себя увереннее. Она каким то шестым чувством находила дорогу среди расставленных стульев, столов, комодов, а стоило ейпопасть на свет, как все казалось чужим и ненастоящим.
— Филипп! — позвала Констанция, и ее голос отразился эхом от стен огромного зала. — Филипп! — уже с отчаянием воскликнула Констанция, — где же ты?Она бросилась к лестнице, ведущей на второй этаж.Мезонин был обставлен куда более скромно, чем нижние покои дворца. Вдоль стен, обитых тесненой свиной кожей, тянулись ряды дверей с блестящими медными ручками. В посеребряных бра горели по две свечи, а переход вел и вел Констанцию дальше.
— Филипп! — еще раз позвала она, но никто не отвечал ей.
Тогда, словно обезумев, Констанция бросилась бежать. Мелькали двери, картины в золоченых рамах, канделябры, и девушке казалось, что этот узкий коридор никогда не кончится. Поворот следовал за поворотом, и девушка уже бежала, не разбирая дороги.
Обессилев, девушка опустилась на ступеньку лестницы, устланной ковром, и заплакала.
Наконец, дворецкому удалось отыскать Констанцию. Он нашел ее в дальнем крыле дворца с мокрым от слез лицом.
— Мадемуазель Аламбер, — обратился дворецкий к девушке.
Та не сразу поняла, что это обращение направлено к ней.
— Графиня обеспокоена, — продолжал дворецкий, — и просила вас вернуться.
Констанция медленно поднялась и двинулась вслед за дворецким. Тот нес канделябр с зажженными свечами, держа его над головой. Упругий шар света пульсировал в темном коридоре, отбрасывая причудливые замысловатые тени. Это были тени прошлого, которое стало для Констанции настоящим нежданно и негаданно.
Но тут девушка почувствовала себя хозяйкой в этом доме, такой же, как и ее бабушка. Ее голос сделался твердым.
— Любезный, — обратилась она к дворецкому, все-таки не зная, называть ли его Жаком, как ее бабушка, — пригласите спуститься вниз месье Абинье.
Непроницаемое лицо дворецкого не выразило никаких чувств.
— Он уехал, мадемуазель.
— Уехал?
— Да, час тому назад.
Констанция не могла поверить услышанному.
— Он что-нибудь просил передать?