Выглядели обычно: забранные в «хвосты» пышные волосы, медная кожа в татуировках, одна другой причудливее. На всех троих — кожаные накидки с бахромой по краям, считалось, это отгоняет голодных духов. Пёстрые угловатые узоры на одежде приманивали удачу… ну, дозорным она бы сейчас не помешала.
На появление Хродаса они даже не обратили внимания.
— Стреляйте, ниже не спустится, — сказал он им. — Эти твари в последнее время стали слишком хитрыми.
Колдун молча выпустил пламяшар. Промахнулся. Второй харран, тот, что с луком, оказался удачливее.
— Иди, — сказал Хродасу третий, — Йэшамгур давно уже ждёт тебя. Заодно передай ему, что гарк мы выкололи.
«Гарк» по-харрански означало «глаз»; Хродас никогда раньше не слышал, чтобы они так называли шулданаев, и никогда раньше не видел, чтобы харраны на них охотились. Мясо у шулданаев жёсткое, шкура мало на что сгодится, а требуха — она и есть требуха, разве что какому-нибудь местному целителю на примочки да отвары, только унюхав которые, кто угодно заявит, что уже здоров.
Харраны, впрочем, к запахам относились… крайне терпимо. Поговаривали, это из-за того, что Праотец Тургуш их создал первыми, сразу после Трещины, когда живы были воспоминания о прежнем обличье мира. Среди диких земель, среди бурь и смрада только харраны и могли выжить; оттого у них нос будто срезан, ноздри-щели и прозрачное третье веко.
Оттого их так не любят другие андэлни: слишком чужды, слишком непонятны.
Хродас тоже не любил; ну, сказал себе в который уже раз, любви-то от него никто не ждёт.
Пробирался между палатками, повозками, кострами, морщил нос: вонь стояла такая, будто здесь издохло и уже месяц гнило стадо горбачей. Отовсюду звучала гортанная харранская речь; всеобщего языка почти не слышал.
Подумал невпопад: «А ведь ещё утром перед стенами города не было ни единого харрана».
Почему-то эта мысль показалась очень важной, ключевой. Почему — он пока не знал, но стал внимательнее присматриваться к лагерю. Вот наскоро устроенные загоны для скота, вот — целые гроздья притулившихся друг к другу палаток и шатров, между ними снуют голые детишки, играют в прятки и «последний-уходит-в-призрачный»; вот огромные котлы с варевом, к ним не спеша подступают старики и старухи со своими мисками; вот площадка с более-менее утоптанным кругом песка — на ней два бойца сошлись в рукопашной, вокруг стоят и оживлённо обсуждают сражение молодые воины.
А вот и высоченный узкий шатёр Жнеца. У входа — никого.
— Долго ты, — сказал Йэшамгур. — Ну что, выкололи твоим умельцам крылатый гарк?
Старый шаман сидел у очага и пропускал между пальцами чётки, не глядя на них. Чётки были особые, Хродас помнил их по прежним встречам: на витом из жил шнурке вместо обычных бусин покачивались миниатюрные черепа. Эти чётки Йэшамгур доставал, когда в судьбе его племени наступал переломный момент.
Жнец сидел, ровный и недвижный, словно врытый в песок обелиск, лицо его, озаряемое языками огня, казалось отлитым из расплавленного железа. Он медленно поднял тяжёлые морщинистые веки и взглянул на Хродаса.
— Не знал, что твои воины умеют обращаться с горками.
— Может, умеют, а может, и нет, — пожал плечами Железнопалый. — Никто не совершенен, и даже Праотцы не могут похвастаться всезнанием. К тому же мир меняется, и мы меняемся вместе с ним.
— Это верно, — кивнул Йэшамгур, на миг взглянув-таки на свои руки. Одну из них охватывал диковинной формы браслет, на котором переплелись в вечной битве аспид и шулятник. Хродасу казалось, что раньше Жнец носил браслет на правой руке, но теперь змея и птица вели своё непрестанное сражение на левой. «Мир меняется…»
— Значит, поэтому вы оставили стойбище, — понял Хродас. — Что-то изменилось. Что же? Твари из Рёберного леса теперь забираются так далеко на запад?
Йэшамгур жестом предложил Железнопалому сесть рядом с собой у очага и протянул чашу с горьким, проясняющим разум варевом багадэйну-кэршири.
— Ты был хорошим врагом, — сказал Жнец. — Достойным врагом. Ты заслуживаешь того, чтобы умереть с честью. — Он заметил быстрый взгляд Хродаса, обращённый к чаше, и качнул головой: — Не оскорбляй меня подозрением. Это не яд и не сонное зелье, это только багадэйну-кэршири и ничего более. Если на то будет моя воля, не рука харрана отправит тебя в Нижний мир. И случится это скорее, чем ты думаешь. Пей — и начнём.
* * *
После первого же глотка во рту стало горько и скопилось много слюны, но Хродас терпел. Он знал: сплёвывать ни в коем случае нельзя, этим оскорбит не только Йэшамгура, но и всех харранов. Багадэйну-кэршири означает «кровь героев», и харраны верят, что этот напиток, когда его приготовление завершено, действительно пресуществляется в кровь великих харранских воинов. Вкусить её — великая честь, тем более тому, кто харраном не является.
Хродас отпил ещё. Легче не стало; он помнил, что к горечи привыкаешь только с пятого-шестого глотка, и помнил, что отпивать часто и помногу не полагается. Хорошо хоть говорил в основном Жнец.
— Наши народы не всегда враждовали; но годы и злость подтачивают утёс приязни, как вода — берега вади. После Разлома мы, Синие Языки, оказались здесь, хотя родом мы из песков, что когда-то лежали далеко на запад отсюда. Теперь там ким-стэгат — и нам уже никогда не вернуться к родным очагам. Двадцать лет назад так случилось: мы ступили на другой путь, и это был путь стервятников. Я выбрал его, чтобы спасти племя, я взял весь позор на себя. Мы убивали и грабили безоружных. Не щадили даже детей. Мы верили, что миру пришёл конец и скоро Тургуш призовёт нас к себе, а когда всё кончено — кто заботится о завтрашнем дне? Ты встал у нас на пути. Ты и твои дойхары убили много Синеязыких. Многие ушли в Нижний мир, и тела их не были упокоены должным образом. Поэтому ты — наш кровник, и твои дойхары — наши кровники. Так было, так есть и так будет. Однако пришли другие времена — и ты первый предложил перемирие. Ты был прав: иначе мы бы сожрали друг друга, вы и мы, никто не мог одолеть другого, но каждая стычка только обессиливала обе стороны. А ещё оставались искажённые твари из Рёберного леса и ветер, который приносил чернила. Ты дал нам слово и поверил нашим клятвам. Ты дал нам семена и горбачат, ты помог нам сделаться корнеедами, но в том — наш позор, наша вина. Не твои. Мы могли умереть с оружием в руках. Тридцать или сорок лет назад я бы выбрал этот путь, но с годами одни мудреют, другие становятся трусами. Ещё совсем недавно я не знал, кем же стал я; теперь знаю. Мы жили рядом, моё племя и твои воины, мы соблюдали перемирие и иногда помогали друг другу, поэтому я говорю тебе то, что говорю. Пришли другие времена, дойхар.
— Это война? — спросил Хродас.
— Это начало нового мира, — сказал Жнец. — Родился великий воин, отмеченный милостью и проклятием Тургуша. Клятвы произнесены, порталы открылись. Назад пути нет.
— И что же, вы будете всем племенем прорываться к порталу за Вратами Пыли?