— Подъем, товарищи командиры! — Глухой голос из-за двери разбудил его следующим утром. Начинался новый день войны…
На следующий день Виктор вместе с Нифонтовым попал в дежурное звено ПВО. Точнее, не в звено, а в пару. Больше самолетов в полку наскрести не смогли, да и то Нифонтову выделили истребитель командира полка, его самолет был еще в ремонте. Вот и сидели они в готовности № 1, с задачей прикрывать аэродром и быть всегда готовыми к вылету, чтобы через 2–3 минуты после сигнала устремиться в небо…
Готовность № 1, дежурное звено… это красиво на бумаге, а в жизни оказалось куда прозаичней. Техники укрывали разогретые моторы теплыми чехлами, на Викторе чехла не было. Мороз усилился, промораживая землю, крепко покалывая открытое лицо, вытягивая последние крохи тепла. В открытых кабинах не спасают ни собачьи унты, ни меховые комбинезоны. Холодно. Виктор поежился, глядя на размытый мглой горизонт, на серую рванину облаков: там, на высоте, ветер еще покрепче. Бр-р-р, неохота наверх. Время тянулось нудно, он ерзал на сиденье, пытаясь изменить положение затекших ног, чтобы хоть немного петь, но губы замерзали. Дежурства эти были, скорее, проформой, за последний месяц звено вылетало всего два раза.
Неподалеку стоит «ЗиС» — топливозаправщик, ожидает возвращения улетевших истребителей. Водитель заперся в кабине, курит махорку так, что сквозь стекла ничего не видно из-за густого дыма. Солдат-телефонист, поддерживающий связь с КП, закутанный в длинный грязный тулуп, уже устал приплясывать. Скорей бы стемнело — тогда отбой.
От нечего делать Виктор принялся отрабатывать различные ситуации, могущие случиться в полете — последовательность действий в том или ином случае, порядок переключения кранов, расположение вспомогательных приборов. Холод донимал. Отвлечься уже никак не получалось. Виктор подтянул ноги и, упираясь руками в борта кабины, принялся поднимать и опускать тело, как на брусьях. Это помогло, кровь быстрее побежала по жилам, немного согрелся. Скорей бы вечер…
Прибежал мокрый, запыхавшийся Гольдштейн, покрутил колесики настройки радиостанции и заспешил обратно. Передатчик он уже установил, но у него никак не получалось настроить две рации между собой. Второй радиопередатчик он установил в землянке техников, и теперь бегал туда-сюда, что-то подкручивая, пробежаться в оба конца приходилось где-то с километр.
Внезапно, сквозь потрескивание эфира в наушниках, Виктор четко услышал:
— Восемнадцатый, Восемнадцатый, как меня слышно? Как меня слышно? Восемнадцатый. Прием.
Вот так вот, настроил-таки Гольдштейн. Молодец. Он щелкнул кнопкой передатчика:
— Восемнадцатый ответил. Яша, как слышно?
— Хорошо вас слышу, товарищ командир. Наконец настроил.
Вскоре он прибежал. Сияя, как самовар, доложил:
— Все, товарищ командир! Настроил! Работает как часы! Вы когда полетите, чтобы в воздухе проверить?
— Ты, Яша, не торопись. Скорее всего, только завтра проверим. Ты вот что сделай. Видишь, где находится кнопка передатчика? Чтобы его включить мне нужно либо ручку бросить, либо левой тянуться. Неудобно. Так что ты переставь кнопку на ручку управления или вблизи сектора газа. Понял?
— Так точно, понял, вечером сделаю.
И снова потянулись томительные минуты ожидания. Кабина была изучена вдоль и поперек, движения отработаны до автоматизма, до тошноты. Это вынужденное ожидание угнетало. Сидеть и ждать, зная, что ждешь впустую. А аэродром жил своей жизнью, самолеты садились, чтобы моментально попасть в черные, обмороженные руки техников и оружейников, и снова взлетали. Полк «работал».
Мрачное, зимнее солнце все сильнее склонялось к горизонту. День заканчивался. Он прошел вхолостую, не принеся ничего, кроме лютого холода, проморозившего тело насквозь.
Вечером, за ужином, Мартынов мрачнее обычного, объявил:
— На завтра готовьтесь. Из дивизии приказали, на Таганрог надо идти, крыть полк СБ. Разведка говорит, что немцы туда целую истребительную дивизию посадили… посадили штук пятьдесят «мессеров». Они их на стоянке накроют, ну а мы прикроем…
Летчики замолчали, разговоры и веселье стихли, все словно окаменели, обдумывая. В столовой наступила непривычная тишина, только тихо перешептывались официантки. Таганрог… некогда теплый приморский город превратился в осиное гнездо, утыканное зенитками, напичканное постами ВНОС и прикрытое истребителями. Страшно туда лезть. Если там и правда пятьдесят «мессеров» — велик шанс, что завтра в это же время будешь не сидеть в теплой столовой, а валяться в степи обугленным куском мяса…
Взлетали в темноте, по подсветке прожекторами, Виктору с непривычки было немного жутковато. Впрочем, не ему одному, но приказ есть приказ, куда деваться. Зато вот в небе оказалось проще, светлее, видимый с высоты краешек солнца, на востоке, подсвечивал облака и придавал им легкомысленный розово-голубоватый оттенок. Полк поднял в небо двенадцать «МиГов». Виктор впервые оказался в составе такого крупного соединения и увидел там много самолетов в небе одновременно. Грозная сила. Они собрались быстро, догоняя подопечных — пятнадцать СБ, идущих клином звеньев. Бомбардировщики в камуфляжной окраске казались размытыми призраками, скользящими над ночной землей.
Вот и Таганрог. Солнце поднялось выше, освещая землю, и он сумел сравнить два города. Новый, город будущего, каким он его знал, и старый, военный, видимый с высоты трех километров. Сравнение оказалось не в пользу старого. Он показался маленьким, расхристанным. Занесенный снегом, усохший по сравнению с собой же из будущего, он не казался Виктору родным, чего-то не хватало…
Над городом было чисто, немцы в небе их не встречали, поэтому бомбардировщики с ходу, не теряя ни одной минуты, отбомбились. За это время Виктор успел хорошенько рассмотреть цель их атаки — таганрогский аэродром. Никаких обещанных полусотни фашистских самолетов там не было. Он увидел только три здоровенных транспортника да на дальней стоянке, в капонирах укрылось звено «мессершмиттов». Сверху бомбежка казалась даже красивой, на земле вспыхивали маленькие огоньки разрывов. Они ложились сериями по шесть-восемь штук, накрывая полосу, стоянки, аэродромные строения, оставляя на земле оспины воронок или редкие огоньки пожаров. Одна такая серия легла прямо через капонир с «мессером», теперь сквозь дым проглядывалась только куча обломков. На другом конце поля полыхала огромная туша «Ю-52», добавляя света в утренние сумерки.
В небе появились первые комочки зенитных разрывов. Бомбардировщики торопливо ложились на обратный курс, выжимая максимум из моторов. Хоть немцы и откровенно проспали налет, но искушать судьбу лишний раз не хотелось никому. Ближе к линии фронта их догнала шестерка «мессеров». Однако на сближение идти не решились, так и маячили сзади выше, чтобы у линии фронта отвернуть и быстро растаять в морозном небе.
В землянке всех словно прорвало. Летчики говорили одновременно, радуясь, что остались живы, выговариваясь, снова посыпались шуточки, раздался смех. Напряжение раннего вылета медленно отступало…