Понял и тут же забыл. Дикари в Полинезии при виде самолёта впадали в религиозный ступор именно потому, что в их языке не существовало слова для обозначения летающего чуда. Недолго и помереть от удушья, захлебнувшись в нерефлексируемой вербально эмоцией. Как в блевоте собственной.
(Да, вот именно так писатель бы и написал про «радуги» у тимрюковского пруда в канун Вспышки.)
Цвета, наблюдаемые Тополем и его ведомыми, земных имён не имели. Ступор, охвативший их, ступор белых людей, ступор жителей Земли второй четверти двадцать первого века, века совместного торжества энергетической, генетической и общечеловеческой революций на территории половины мира, но узревших вдруг чудо «райских радуг» — ничем не отличался от ступора полинезийского шамана. Даже хуже был. Устойчивей.
Образование, то-сё, вы поймёте. Если подумаете.
Впрочем, как раз шаманы и научились использовать самолёты в своих целях. Без рефлексий. Отринь рефлексии. Просто действуй, как всегда. Политика. Плюс к тому, ведущий и ведомые жили всё-таки не на той половине Земли, где революции разума именно торжествовали, правили бал. На этой стороне они, революции, обычно пьянствовали в людской. Так что иммунитет к прекрасному имелся.
У Тополя — ещё и профессиональный.
— А это «радуга», — сказал Тополь, надвигая нейтральный светофильтр на забрало. В горле было сухо, а в перчатки, наоборот, будто масла налили. Впрочем, поездка закончилась, перчатки пора и снять. Это очень важно в выходе: чтобы ладони были голые. — «Райская радуга». Долго не стоит любоваться. Берегите глаза, можно и до косоглазия досмотреться. Легче лёгкого. И обычная-то башку дурит, а сегодня вон какая… развернулась. Ничего, не расстраивайтесь, помрём — налюбуемся в раю вдосталь. Сталкеров в ад не берут… Конечно, что-то исключительное сегодня, интенсивное. Кстати, удваиваем осторожность. Закройте светофильтры, ведомые. И переходим на кислород. «Радуга» ядовита. Воздушно-капельным путём.
Может, уже и наглотались издалека.
— Опять я фотоаппарат забыл, растяпа! — воскликнул Клубин, хлопнув себя по шлему. — На коммуникатор же это не снимешь!
— Стоп, Олегыч. У вас что, коммуникатор с собой?
— Я выключил и разрядил его, конечно. Батарейки отдельно.
— И то хлеб. А то бы поругались. Эй, Фуха. Фуха!
— А? Чего? Слышь, братан, а чего это?
— Это «радуга». Гитика. Активная. Спецэффект. Спецэффект жизнедеятельности системы атмосферных призм неизвестной природы.
— Ни хрена себе красиво! Как Новый год.
— Ага, звёзды красные Кремля. Ясно всё. Олегыч, помогите ему с кислородом и шлемом. Я спущусь к «радуге», гляну, сможем ли мы пройти.
— А что, может помешать?
— Пруд с Янтарём — запарены, — медленно сказал Тополь. В горле у него стало ещё суше. Ближе и ближе время Ч. Уж капает со стекла, со стрелок, подвешенных в пустоте. На сердце ладонь легла. — Если тут «радуга» играет, то там… ну питается она там, что ли. Вакуумные полости, хлопушки. Помните, северная стена ЖБИ разрушена? Вот когда над прудом «радуга», там целая война гитик. Проверено горьким опытом поколений. Потом обратите внимание: пруд не замёрз совсем. И даже пара нет. Радуге часов десять от роду значит. Свежая, сильная.
— А как же быть?
— А вот я сейчас и посмотрю, оценю, подумаю, и обсудим запасной вариант хода. Разные пути есть в Зоне. Зятю спецкостюм настройте. И сами — ушки на макушке. Собаки, не забывайте. Так что смотреть лучше на село, а не на радугу. Полезней для здоровья.
Тополь обошёл машину, тщательно выбирая, куда ступить, спустился по краешку асфальтированной дорожки к провалившейся внутрь себя коробке конторы рыбного хозяйства, повесил Боягуза (старый добрый FN-2000, исполнившаяся мечта) на нагрудный зажим и достал из набедренного кармашка одну гайку. Ближайшая кулиса «радуги» трепетала метрах в пятнадцати от места, где Тополь остановился. Поверхность пруда казалась стоящей вертикально, как стена. Противоположный берег и роща виднелись довольно отчётливо сквозь вбиравшую в себя все краски «радуги» воду.
Вообще-то, вода вовсе не казалась вставшей дыбом. Активный спецэффект. Но мозг отказывался воспринимать его иначе, чем галлюцинацию, мираж. Однако ходила Коренье много лет назад утонул в таком вот вертикальном водоёме, а точней (и обидней) — в луже. Отправился полюбопытствовать, хоть спутники и кричали ему: «Коренье, на хрен тебе надо, давай назад». Но не может же лужа быть вертикальной, решил, наверное, гениальный Коренье. Не кино ж американское. И подошёл примерно на полметра. Руку протянул. И дёрнуло его.
И утонул, словно в зеркале упырь. Так сказал бы писатель. И, между прочим, сказал — в книжке «Бичи Матушкины».
И случилось утонутие без всяких «радуг» в пределах видимости, между прочим, — выжившие спутники Коренья утверждали это совершенно определённо.
Тополя интересовал прежде всего просвет между водой и плоскостью занавеса. Если хорошенько прицелиться, то можно обозначить его гайками, по кривизне траектории понятно становится, по ходу гайки, по шлепку. Главное, в «радугу» не попасть. Не маловата ли гайка? Тополь подбросил её на ладони, прикидывая. Нормально. Ну с богом.
Просвет обозначился с пяти бросков. Скорей всего, Тополь поскромничал в оценке, и «радуга» была совсем свежая, не десять часов, а два, три максимум — кулиса отстояла от поверхности воды почти на три метра. Значит, оно и ничего, что «радуга» так сверкает. И, значит, нынче утром у нас планируется репагулярный нуль-переход имени Тарантоги прямиком к могильнику. Куда нам и треба. Там и свершим свой суд над предателем. А вообще, любой писатель здесь сделал бы лирико-философско-информационное отступление, рассказав, что возможности и методики использования побочных свойств спецэффектов аномальных интенсивностей неизвестной природы в своих (низменных) целях сталкеры открывали чаще всего поневоле, прижатые к стенке в углу тупика. Не считая, разумеется, счастливых случайностей. Взять ту же «радугу».
Первым её телепортационный эффект испытал на себе мародёр Вонилло. За ним гнались монолитовские чистильщики. Загнанный, Вонилло предпочёл прыгнуть в листовскую «радугу» и долго не мог прийти в себя, мановением Матушки оказавшись вот здесь, у Темрюков. Прийти в себя ему помогли чистильщики из клана «Чистое небо», расположившиеся на привал неподалёку от точки выброса. Как только сами в себя пришли. Вонилло и им был превосходно известен, так что в этом случае мановение оказалось «семьдесят седьмой», пустышкой, двумя нолями на боку. Но, несомненно, свой вклад в общественный глоссарий Вонилло внёс, посмертно.
Или взять… да много что можно взять. Тополь был дважды первопроходцем, а Комбат — аж трижды.
В общем, это как с грибами. Как отличить съедобный от ядовитого? Да вот так. Подыхаешь с голоду — и экспериментируешь.
То есть — история человечества. В этом и состоит онтологическая суть данного лирического отступления. Любой писатель сразу скажет, только глянув.