— Вот именно! — прорычал Мугаби.
На самом деле это был еще не рык. Далеко не рык. Мужчины и женщины — служащие Солнечного космофлота — отлично знали тот подобный грохоту землетрясения рык, который издавал похожий на медведя адмирал в момент недовольства. Но на сей раз он слишком устал, и не только физически.
Мугаби откинулся на спинку кресла и позволил себе ненадолго расслабиться и потереть темнокожее широкоскулое лицо. Затем уронил руку на старый журнал и повернул голову, чтобы посмотреть в бронированный иллюминатор, врезанный в обшивку огромной космической станции.
Вид из него открывался превосходный. Обычно Мугаби получал при этом удовольствие и испытывал какую-то детскую радость. Но сейчас даже этот вид не мог развеять уныние и отчаяние, охватившие его.
Планета, на орбите которой вращалась станция, казалась окутанным туманом сапфиром, ошеломляюще прекрасным на угольно-черном фоне, усыпанном алмазными крошками звезд. Сбоку виднелись белый диск Луны и кучки космических кораблей, сверкавших как россыпь драгоценных камней в свете солнца. Один из главных строительных доков космофлота доминировал над всем этим зрелищем, и Мугаби видел яркие, с цветовым кодом вакуумные костюмы рабочих, ползавших по обшивке конструкции в милю длиной, являвшейся остовом нового боевого крейсера. Корабль был на три четверти готов, большую часть бронированной обшивки уже установили. Двигатель тоже был смонтирован и, возможно, уже прошел тестирование, но в лучшем случае до полного завершения сборки требовалось еще не меньше шести месяцев. То есть даже по самым оптимистичным оценкам Мугаби звездолет не будет готов вступить в бой, когда грянет гроза.
Адмирал прикрыл глаза и снова потер лицо, ощутив груз лежавшей на нем ответственности. Он отдал Солнечному космофлоту сорок три года жизни, начав службу задиристым лейтенантом, искренне верившим, что человечество способно построить флот, способный защитить его мир от галактов. За это время он, как и вся раса людей, узнал слишком много о чудовищной силе Федерации, чтобы утратить надежду успешно защитить Солнечную систему. И все же адмирал делал для флота все, что в его силах, успокаивая себя тем, что, быть может, дипломатам удастся отсрочить неизбежное и каким-то образом убедить галактов, что опасность, которую представляет для них человечество, не сравнима с теми потерями, которые Федерация понесет при попытке уничтожить его. Теперь рухнули даже эти надежды, ибо эксперты Совета Федерации разоблачили этот жалкий обман. Однако, несмотря на овладевшее им отчаяние, Мугаби оставался человеком, готовым драться до последнего. Да и что еще ему оставалось делать?
— Президент уже решила, что ответить галактам? — мрачно спросил он.
— Нет, — ответил Стивенсон. — А если и решила, то держит это в тайне. Пока от нее не требуют официального ответа, она будет помалкивать. Тем более что галакты, скорее всего, даже не подозревают, сколь много нам известно об их намерениях. С разведкой у них дела обстоят неважно.
— Или просто не считают нужным собирать о нас сведения. Мелко нас видят и по-своему правы, — ответил Мугаби, не открывая глаз.
— Мне кажется, они некомпетентны ровно настолько, насколько кажутся, — сказал адмирал. — Да и чего им тревожиться, пока они имеют самую большую дубинку во вселенной? Кроме того, их надменность мешает им воспринимать всерьез кого бы то ни было, кроме себя. Они устанавливают правила игры так, как им удобно, и всегда выигрывают.
— А если правила начинают их стеснять, придумывают новые. — Мугаби открыл глаза и почти с вызовом взглянул на адмирала.
— К сожалению, вы правы, — вздохнул Стивенсон. — Во всяком случае, ради того, чтобы покончить с нами, они подкорректировали свои законы.
Мугаби хмыкнул. Говорить было не о чем, оставалось только удивляться, что Совет Федерации так долго медлил. Как ни смешно, все эти летающие тарелки еще в конце двадцатого столетия должны были навести людей на мысль, что внеземной разум пристально наблюдает за развитием человечества. Один из прапрадедов Мугаби был специальным агентом организации, называвшейся ФБР, и вел дневник с почти фанатичной дотошностью. Мугаби прочел его, учась в высшей школе, и был буквально ошарашен тем, сколько летающих тарелок пришлось наблюдать его прапрадеду. Специальный агент Уинтон делал свою работу добросовестно, но в дневнике он высмеивал возможность обнаружить чужой разум. Зачем тому, кто способен совершать межзвездные перелеты, держать под наблюдением планету, населенную аборигенами, которые едва начали выходить в космос? Чем человеческая раса может оказаться столь интересна для куда более развитой цивилизации? И чего ради ей хранить свое присутствие в тайне от аборигенов, если те для них и вправду интересны?
Мугаби считал, что замечания его прапрадеда были естественны для человека своего времени. Во всяком случае, он был последователен, высмеивая на страницах своего дневника чокнутых и параноиков, призывавших к бдительности и стращавших современников возможностью инопланетного вторжения. Увы, теперь-то человечество знало, что чокнутые и параноики оказались правы. И все же Квентин Мугаби до сих пор не мог понять, почему галакты столько ждали, прежде чем принять решение разделаться с человеческой расой, быстрое развитие которой угрожало их уютному и сытому существованию. Их уверенности в том, что они могут по своему произволу творить суд и расправу над всеми остальными обитающими во Вселенной расами.
Собственно говоря, причина медлительности галактов была общеизвестна и крылась в их приверженности к стабильности. Но в человеческом сознании не укладывалось, что так называемое правительство могло, в буквальном смысле этого слова, веками возиться с принятием решения, необходимость которого была изначально очевидна каждому члену Совета Федерации. Это могло показаться нонсенсом и все же соответствовало действительности. Совет Федерации отличался поразительной медлительностью, а тут ему еще ставили палки в колеса кулаво и даэрджек, преследовавшие, надо думать, какие-то свои, неведомые землянам интересы.
Земной разведке потребовалось много лет, чтобы начать разбираться в сложностях внутренней политики Федерации, и даже теперь оставалась масса невыясненных вопросов, ответы на которые имели первостепенное значение. При внешнем благополучии интересы входящих в Федерацию миров постоянно пересекались и сталкивались, члены Совета интриговали друг против друга, возникали и распадались коалиции планет, и все это длилось тысячелетиями. При этом следовало помнить, что каждый член Совета мог занимать свой пост от трех до четырех земных столетий, и это предоставляло каждому из них неисчерпаемые возможности для маневра и контрманевра, причем порой вчерашний партнер всаживал в спину бывшего соратника нож… иногда даже в прямом смысле слова. Никто, включая, наверное, и самих членов Совета Федерации, ядовито подумал Мугаби, не мог учитывать до конца всех переплетений интересов этого огромного сообщества миров, но большинство представителей различных рас и не пытались скрывать, что ими движет нечто помимо желания получить наибольшие выгоды и привилегии. Внешне все, разумеется, выглядело вполне благопристойно, поскольку за многие тысячи лет бюрократы стали мастерами гладких, обтекаемых, благозвучных формулировок.