Так, за вздохами и разговорами, мы окончили свои труды и отправились на кухню, ужинать. В Олюшкиной сумке нашлась коробка сливы в шоколаде, и мы занялись ею всерьез – вдвоем, ибо Белладонна, обнюхав предложенную ей конфетку, сморщила нос и чихнула. Я налил ей молока, а нам с Олюшкой – чаю; себе – в отцову чашку, а гостье – в мамину. Она очень хорошо смотрелась с маминой чашкой из костяного фарфора в руках; ее личико и тонкие пальцы тоже казались фарфоровыми, розоватыми и будто бы вылепленными искусным скульптором. Я на мгновение представил, что вместе с нами сидит Катерина, в своей роскошной шубке и лисьей шапочке, но почему-то она никак не вписывалась в пейзаж. Подумав, я понял, в чем проблема: третья чашка на нашем столе была бы лишней.
Куда мой мед деваться мог?
Ведь был полнехонький горшок!
Он убежать никак не мог,
Ведь у него же нету ног!
А. Милн. Винни-Пух и все-все-все
– Кто там?
– Три мушкетера и графиня де Монсоро…
– Кто там?
– Рем Квадрига, доктор гонорис кауза, и Клоп-Говорун…
– Кто там?
– Пара морлоков. Пришли жрать элоя…
Дни катились один за другим, серые и блеклые, как зимнее питерское небо. Скучные, тоскливые дни! Правда, временами раздавался звонок, и на мое привычное – кто там?… – отвечали:
– Вас беспокоят из контрразведки Юлия Цезаря. Не у вас ли скрывается гражданка Клеопатра Птолемеевна?…
Наступил февраль, а с ним – внезапная оттепель; потом снова грянули морозы, осевший снег покрылся толстой бугристой коркой льда, и я не шел – скользил к троллейбусной остановке, словно буер под парусом. У метро было полегче – там лед посыпали песком, и шеренги торговок и нищих ограничивали свободу маневра. Между этими живыми барьерами струился по утрам людской поток – те, кто не нищенствовал и не торговал, спешили на работу, подгоняемые самыми разными резонами: одни – заботой о хлебе насущном, другие – корыстью, тщеславием или привычкой. Мною же двигали любовь к науке и искренний энтузиазм, а это очень сильные мотивы; и потому, должно быть, я второпях свалился со ступенек у входа в метро, порвал куртку и расшиб ребра.
Случилось это в начале февраля, чуть скрасив ярким цветом мой монотонный жизненный променад. Все прочее катилось и плелось своим чередом: филенку воровали уже, наверное, в десятый раз; мой аспирант Паша Руднев трудился над первой фразой своей диссертации; аргентинцы затихли, и британский авианосец свернул к нефтяным арабским берегам; в Чечне постреливали, в Крыму бились от Севастополя до Перекопа, под Хабаровском царило затишье – нашим федералам не подвезли бензин, а у дыркачей кончились снаряды. Бянус распутывал свои узелки, Алик ловил мошенников, Ирак заключил перемирие с Ираном, американцы с союзниками ловили Усаму бен Ладена, а Юрик Лажевич, по утверждению Басалаева, грозился бросить своих оппонентов на растерзание стае гиен. Вот только где он их возьмет?… – раздумывал я. Купить африканских не по средствам, а в городском зверинце гиена имела столь жалкий вид, что против наших зубастых доцентов ей было не выстоять. Да и что ей проку в тех доцентах-недокормышах? Вот упитанный чиновник из мэрии – другое дело!
В личном плане, если не считать порванной куртки и синяка на ребрах, особых перемен не наблюдалось. Звонил Михалев: что же ты, мои шер, о старике забываешь?… давай-ка в следующий выходной… твои зубы, мои вафли… а еще книжку новую подарю… какую?… про Ленина… нет, не историческую, а фантастическую, как мумию оживили… Еще заехал Николай, шкаф из гарнитура моих нанимателей, забрал коробки с фальшивыми баксами; следом позвонил Керим, дабы узнать об успехах, и получил информацию, что дело движется, но трубить в фанфары еще рано – мы с Джеком закончили лишь первичную обработку и выделение самых тривиальных признаков. Я подготовил еще один доклад о классификации минералов, и теперь Вил Абрамыч поощрительно улыбался мне при каждой встрече. В свой черед я со всем старанием улыбался ему, кланялся и выпячивал грудь колесом, так что любой из наших сотрудников мог заметить, как Невлюдов Сергей Михайлович подгоняет задницу к креслу завкафедрой. Мои коллеги реагировали на это с пониманием, а кое-кто даже хлопал меня по спине и неразборчиво бурчал, что, мол, большому кораблю – большое плавание. Я бы с радостью отплыл куда-то, но жаль было покинуть Питер, а также Белладонну и Алика с Бянусом. К тому же ничего романтического этот вояж не сулил; ничего такого, чтоб серая нить будней вдруг вспыхнула и сгорела дотла, а пепел ее обернулся многоцветным фениксом. Ни ирокезы, ни команчи не торопились призвать меня, дабы обрушиться на бледнолицых, призраки электронного полтергейста обходили мой дом за версту, и предложений слетать на Марс тоже не поступало. Вместо этого я получил послание от Боба Рэнсома, державшего свиную ферму в Вайоминге, у городка с чудным названием Биг Виски. Пили там не так круто, как у нас, зато была иная экзотика: быки и ковбои, родео и салуны, шерифы с «кольтами» и степи с травой по грудь, а еще – необозримые стада свиней. Как-то, во время своих каникулярных странствий, я доперся до этого самого Вайоминга, и на проселочной дороге мой «фордик» приказал долго жить. Вдоль дороги тянулся забор без ворот и калиток, а за ним, в отдалении, виднелось что-то каменное, основательное, с башней под звездно-полосатым флагом. Решив, что это поместье местного ленлорда, я отправился за помощью: как всякий нормальный российский гражданин, форсировал забор и стал пробираться среди навозных куч, поражаясь их величине и обилию. Но каменный замок был не поместьем, а свинофермой, и охраняли ее гигантские хряки размером с гиппопотама, но более шустрые и игривые. Я им понравился; загнав меня на штабель пустых картофельных ящиков, они принялись держать совет, то ли умять вкуснятину на месте, то ли дать ей побегать и порезвиться. К счастью, тут появился Боб и водворил порядок железной рукой. Я прожил у него неделю, и это были отличные деньки! С утра до вечера мы обихаживали свинок, а в сумерках, расположившись под черепичным козырьком веранды, толковали о разных разностях – о девушках и компьютерах, о физике и свиноводстве, о королях, капусте и перспективах нашей земной цивилизации. Мы пришли к единому мнению, что физика и компьютеры – блажь, а вот свиньи и девушки – дело стоящее: никаких тебе иллюзий, и есть за что подержаться. Но оставалось множество тем, которые мы не обсудили – к примеру, о космических пришельцах, расовой проблеме и употреблении суффиксов в русском языке. Так что Боб приглашал меня летом в Вайоминг, дабы, как он выразился, покрутить хвосты кабанчикам и поболтать на досуге. Я ответил, что поразмыслю над этим предложением.
Спокойное место штат Вайоминг, особенно та его часть, где разводят свиней. По-моему, даже спутники ее огибают, а если какой и залетит, то не из тех, что палят по Луне. Кстати, с этой пальбой никак не могли разобраться: специалисты НАСА клялись, что не нашли ошибок в своих программах, а физики из Ливермора и Беркли долбали их в хвост и гриву, утверждая, что разрядиться спонтанно лазер никак не мог. В конце января к проблеме подключились «зеленые» – под тем предлогом, что хватит, мол, вертеть дырки в земной атмосфере и переводить зазря кислород. Демарш их показался мне нелепым – ведь спутники висят в сотне миль над земной поверхностью, где нет ни атмосферы, ни кислорода. Меж тем загадочные события продолжались. Просматривая «Amazing News», я только руками разводил да косился на Белладонну – вдруг она заговорит. Что не исключалось; если антенны радиотелескопов вращаются сами собой, а космический зонд, не достигнув Венеры, меняет курс, то могут произойти любые чудеса. Белладонна, впрочем, не говорила, а лишь мяукала (зато вполне членораздельно), но иных чудес и диковинок в мире все прибавлялось и прибавлялось. Были среди них утечки энергии и жалобы на странные шутки коммуникационных систем, компьютерных и телефонных: люди звонили друзьям и родичам, раз за разом попадая в штаб-квартиру ЦРУ или в Английский банк. Телефон, разумеется, ненадежное средство связи, но про оптоволоконные линии я бы этого не сказал. На них, словно Земля на трех китах, стоит Глобальная Система, и если сервера [18] исправны, то всякое сообщение дойдет куда положено.