Ощущение чуда не покидало меня. Я знал, что это опасное состояние: одних чудеса настораживают, других пугают, ибо за чудным и дивным всегда мерещится нечто странное, незнакомое и, весьма возможно, сулящее беду. Другая опасность чуда в том, что оно вырывает нас из рамок обыденного, ломает связи с привычной Вселенной и гасит реакцию на неприятности, грозящие нам всякий день, – голод, болезнь, финансовые катастрофы и, выражаясь фигурально, бандитские пули. Но я принадлежу к тем людям, которых вдохновляют чудеса, недаром «Amazing News» – мое излюбленное чтение. Кстати, за последнюю неделю там ничего потрясающего не сообщалось, кроме того, что террориста Усаму бен Ладена прикончили в пятый раз, подбросив ему финик с тротиловой начинкой. Итак, в Сети восстановилась тишина; электронный полтергейст закончился, никто не вращал антенны телескопов, не палил из лазера по Луне и не натравливал на мирных обывателей стиральные машины. Маги и экстрасенсы объявили, что звездолет пришельцев стартовал с Земли, груженный девственницами для евгенических экспериментов, но истинная причина была известна лишь Теплой Капле, то есть Сергею Невлюдову. Мой Джинн взрослел, умнел и не желал привлечь к себе внимание; к тому же он обзавелся постоянным консультантом и, вероятно, воспринимал его как точку сгущения всей суетливой человеческой породы.
Почему бы и нет? Ведь идея о множестве независимых разумов и автономных индивидуальностей была ему чужда. Мы, люди, в отличие него, мыслили однолинейно и примитивно; сознание наше устроено так, что мы способны поддерживать в активном состоянии одну цепочку связных мыслей, осуществляя притом какие-то привычные механистические действия – скажем, прогуливаясь по аллеям в садике или почесывая, где чешется. Бытует мнение, что Юлий Цезарь мог в один прием писать любезные послания супруге, драить с песочком легатов и диктовать «Записки о Галльской войне». Но одновременность этих ментальных процедур обманчива; на самом деле Цезарь, человек недюжинный, переключался с одной цепочки связных мыслей на другую, сохраняя в памяти несколько мысленных блоков. Они, эти блоки или программы, являлись, конечно, неравновесными, и Цезарь ранжировал их в порядке первого, второго и третьего приоритетов. Лично я считаю, что главными были «Записки», под номером два стояла выволочка легатам за плохо начищенные бляхи, ну а послания Кальпурнии можно считать последним из текущих дел.
Тем компьютерам, что появились в пятидесятых годах двадцатого столетия, было далеко до Цезаря. Эти электронные тупицы снабжались только одним процессором [38] , который извлекал из памяти команду за командой и выполнял их, реализуя одну-единственную программу – или, если угодно, одну цепочку элементарных мыслей. В те годы информация вводилась с перфокарт, а результат печатался на бумажной ленте, и оба процесса были долгими: вычисления могли потребовать минуту, а ввод и вывод – часа, и весь этот час процессор спал, пока не закончит трудиться периферийная электромеханика. Совсем невыгодный вариант! И потому в компьютер стали загружать несколько программ, между которыми делилось процессорное время: основная задача считалась в первую очередь, а в паузах, связанных с вводом-выводом, шли другие, запасные. Так возникли понятия о разделении времени, приоритетном доступе, основной и фоновых задачах, а также о системном софте [39] , руководившем процедурой счета.
Следующим шагом были многопроцессорные системы или локальная компьютерная сеть. Представьте агрегат из множества компьютеров, соединенных с главным компьютерным модулем, стоящим на страже воздушных границ. Одни компьютеры управляют радарами, отслеживая самолеты и ракеты в определенных зонах; при появлении объекта они определяют его параметры и требуют пароль, пересылая сведения в центр. Главный модуль, снабженный базой данных для всех летающих объектов, осуществляет их идентификацию, а если она невозможна или пароль не сообщен, дает команду другим компьютерам, боевым: крышки с шахт долой, ракеты нацелить, пли! Потом – ракета слева, ракета справа, ракета по курсу… Бах-бабах! Мы разнесли тарелку, чертов НЛО с Альфы Центавра! Вешаем медали программистам…
Объедините локальные сети и одиночные компьютеры, добавьте всевозможные программы, набейте базы данных электронными журналами и книгами, картинами и фильмами, финансовой, научной и медицинской информацией, свяжите все это с банками и транспортом, заводами и АТС, с библиотеками, парламентами, научными и оборонными центрами – словом, просуньте кабель всюду, где блуждают электрические токи, и вы получите Глобальную Общепланетную Сеть. Целостное виртуальное пространство, среду обитания Джинна, его великую державу… Практически необозримую, ибо на каждый теплый сгусток в нашем мире приходятся сотни приборов, от батарейки, лампочки и утюга до генераторов атомных станций.
Но не в количестве суть, а в качественных изменениях. В конце концов, все периферийные устройства, видеодатчики и микрофоны, автопилоты и оружие, антенны, локаторы, кондиционеры, тостеры и холодильники, станки и роботизированные производства – словом, все. что Джинн называл своими эффекторами, – уподоблялось нашим пальцам, либо глазам, либо ушам. Больше того, больше другого, больше третьего… Более чуткие конечности, более острые зрение и слух, более широкий диапазон восприятия, от радиоволн до гамма-квантов… Человек не в силах этого ощутить, но может понять, и довольно легко, пользуясь методом аналогии. А вот разобраться с мышлением Джинна – задачка потруднее.
Разум его являлся полимодальным и динамически распределенным. Первое означало, что его сознание включает – или дробится – на множество более мелких сознаний, которые он называл мыслительными центрами. Базой подобных центров мог быть один компьютер или несколько, и эти ансамбли, включавшие, разумеется, необходимые данные и программы, имели различные степени автономии, от бессознательной частицы до наделенного разумом «под»-существа. «Под», ибо они не обладали индивидуальностью, а доля разума, отпущенная им, была согласована со сложностью решаемой задачи. Центры порождались проблемами, вызвавшими у Джинна интерес, и в период своего существования могли подвергнуться редукции или же, наоборот, быть развернутыми в более крупные конгломераты, если задача была им не по силам. После того как достигался результат, центр расформировывался либо модифицировался, и сей процесс – учитывая тысячи проблем, решаемых Джинном – шел квазинепрерывно, со скважностью в сотые доли секунды. Это и означало «динамически распределенный разум»; иными словами, Джинн дробил свои «мозги» между тысячами временных центров, создавая их или уничтожая по мере надобности. Совсем не человеческий способ мышления, но очень похожий на работу многопроцессорной системы.