В дверь проскользнула Белладонна, приблизилась ко мне, потерлась о плечо и села рядом. Хвост ее нервно подергивался, в глазах мерцали огоньки. Если бы я была тигром!… – говорили эти глаза. Или ягуаром, или хотя бы рысью… Причесала бы всех! Ты, хозяин, не сомневайся: причесала бы в лучшем виде, а скальпы тебе принесла, для украшения томагавков! Но я не рысь, а эти крысы слишком велики…
Снова опустив веки, я слушал, что творится в моем жилище.
Налетчики больше не разговаривали; я различал скрип половиц, шорох шагов, какие-то шелесты и скрежет, потом – позвякивание и бульканье на кухне – видно, нашли бутыль «Политехнической». Они бродили по комнатам, трогали мебель и книги, вещи отца и мамы, и мысль, что они прикасаются к ним, была нестерпима.
Я стиснул кулаки. Темная ярость сжигала меня, гнев, который питает к насильнику связанная беспомощная жертва. В такие минуты кое-что узнаешь о себе… Я не думал о свидании с Альбертом и не боялся предстоящей пытки – наверное, страх пришел бы потом, при виде ванны, полной кипятка, или раскаленных утюгов и вилок, но не сейчас, не в этот момент. И об обещанной помощи Джинна я тоже не думал, а размышлял о том, не своротить ли все же раковину. Как-нибудь побыстрее, за пару секунд… Швырнуть ее в коридор, под ноги бандитам, ринуться в комнату, сорвать со стены томагавк и…
В ванную заглянул Борис. На его скуле, под глазом, наливался изрядный синяк, и при этом дивном зрелище у меня заныли кулаки. Украсить бы второе око… Пластырь на губах мешал, но все-таки я улыбнулся.
Рожу Бориса перекосило.
– Веселишься, клепала программный? Ну-ну… Скоро и я повеселюсь! – Он перечислил список грядущих развлечений, харкнул на пол и ушел. Белладонна, сощурившись, проводила его злобным взглядом, а я чуть-чуть подергал раковину. Черт, прочно сидит! Но если поднатужиться…
Не сейчас. С кухни опять донеслись звон и бульканье, и каждый сделанный глоток работал на меня. Пусть расслабляются… Как говорит Симагин, неожиданность – залог успеха… Золотое правило военной стратегии! Прошло минут двадцать, на кухне успокоились и, кажется, сели расписывать пульку. Я осторожно приподнялся. Путь к томагавкам свободен… Дернуть раковину и бросить к кухонной двери… Первый, кто ринется в коридор, наверняка споткнется… Ну а потом – за томагавки, и побольше шума! Так, чтобы Катерину проняло, верхних и нижних соседей, до дяди Коли с седьмого этажа! Глядишь, отзовутся! Только бы Олюшка не вылезла… С этой мыслью я упер плечо в раковину и напрягся, морщась от боли в животе. Внезапно прозвенел звонок.
– Шеф, что ли? – донеслось из кухни.
– Рановато для Альбертика, – молвил Николай.
– А может, он. Сходи, Серый, проверь. Если чего, хозяин занят, пьет с гостями.
– Вдруг настойчивый кент попадется?
– Дай по башке и тащи в прихожую. Запакуем и задвинем в угол.
Звонок прожурчал снова, потом раздались шаги, скрипнула дверь и тут же послышался сдавленный вопль. Вроде бы вопил шофер – значит, кент и в самом деле попался настойчивый, но не из тех, кого легко задвинуть в угол. Симагин!… – с торжеством подумал я, дернул раковину, выдрал ее вместе с сифоном из сливной трубы и бросился в коридор. В прихожей метались тени, стонал шофер, по-черному ругался Николай, а Борян лез из кухни – надо полагать, на помощь. Но налетел на сифон. Могу поклясться: раковина, особенно с трубой, оружие смертельней томагавка или, к примеру, меча. Меньше маневренность, но в узком пространстве не пофехтуешь; тут важен напор и удар, желательно тяжелый и внезапный. В челюсть, в печень, но лучше сифоном в живот – тогда противник, потеряв дыхание, согнется, и можно стукнуть его раковиной по затылку.
Так я и сделал, отправив Бориса в глубокий нокаут. Затем, придержав свое оружие коленом, содрал нашлепку с лица и, испуская боевые кличи, ринулся на Николая. Спина у него была широкой, и я не видел Симагина, даже не слышал, но в том ли суть! Снова, как в детстве, мы бились плечом к плечу, только противник был другой – не хулиганы из седьмого «бэ», а то, что из этих мерзавцев выросло. Ну не из них, так из других таких же…
Николай вдруг охнул, развернулся ко мне и начал медленно валиться на колени. Голова у него запрокинулась, лицо посинело, и я заметил перечеркнувший шею шнурок, впившийся так глубоко, что кожа отвисла складками. Кто-то затягивал удавку, а Николай, раскрывши рот, жутко хрипел и молотил по воздуху руками, но эти движения были все беспорядочней и реже, судорожней и слабее, напоминая конвульсии агонии. Вид умирающего человека так поразил меня, что раковина сама собой скользнула на пол, а ярость сменилась ужасом.
– Не убивай его, Алик! – выкрикнул я. – Не надо!
– Почему? – раздался спокойный голос.
Николай упал, и в полутемной прихожей передо мной явилось лицо Ахмета.
– В-вы? – Вздрогнув от неожиданности, я отступил назад. – Кх-как?… Кх-каким образом?
– Мне позвонила госпожа. – Ахмет наклонился и снял шнурок с шеи Николая, потом пихнул его ногой. – Жив, пес! Но ненадолго.
– Г-госпожа? – Брови мои полезли вверх, но тут же я сообразил, кем прислан он на выручку. Конечно, не Захрой, не дорогой моей принцессой… А жаль!
– Госпожа на ученый собраний и должна вернуться поздно, – терпеливо пояснил Ахмет. – Я поехал, чтобы встретить ее. Она звонить… – Его ладонь легла на мобильник, подвешенный к поясу. – Сказала, что на тебя опасность, сказала, надо помочь, сказала, где твой дом. Откуда знает? Клянусь Аллахом! Что не известно этой девушке, о том не ведал мудрый Сулейман!
Мое заикание прошло.
– Я объясню. Но сначала решим, что делать с этими…
Ахмет огляделся. Николай дышал, весь отдаваясь этому процессу, Борян, приподнявшись, щупап затылок, шофер сидел в углу, держась за челюсть; на Ахмета он взирал с явным ужасом.
– Сделаю, что скажешь, господин мой Сирадж. Лучше задушить… А ночью я их увезу и закопаю в снег. Где-то… Найду где и все делать сам. Ты не коснешься их своими благородными руками.
– Хрр… – прочистил горло Борян. – Шутишь, друг?
Ахмет шагнул к нему и коротко, страшно ударил в зубы.
– Свинья твой друг, бахлул [46] ! И место твой в помойной яме! Прикажут, будешь там!
– Не прикажу. Не хочу их смерти. – Я покачал головой. – Пусть убираются! Ну их… – чуть не сказал «к Аллаху», но вовремя поправился: – К дьяволу! Выметайтесь, да поживей!
Борян вытер ладонью окровавленный рот, поднял Николая, подставил ему плечо.
– Чапай вперед, Серый… Тачку подгони!
– Ключ от наручников, – сказал я.
Он бросил мне ключик на цепочке, потом, покосившись на Ахмета, пробормотал:
– Выходит, не в одной ментовке у тебя кореша… ты, выходит, и с черными дружишь… Мог бы предупредить!