Ты только лишь дразнилась
И я тебя побил
Тебя поколотил
И я сказал тебе
Что я тебя люблю
В моей машине
В тюрьме
Воздух! [8]
— Воздух!!! — завопили все вокруг.
— Воздух! — высоким, чистым голосом вскрикнула Лиза где-то там, вверху, пролетая над Краевым и протягивая к нему длинные пальцы.
Краев улыбнулся, расправил руки и беззвучно, легко оторвался от пола. Он медленно повернулся вверх лицом и поплыл на спине. Лиза опустилась сверху мягкой тенью, легла на него золотистым животом, положила свои ноги на его ноги, скользнула руками по его расставленным рукам. Они плыли, прижатые друг к другу и распятые собственным блаженством. Расплавленные общим наслаждением.
— Лиза, я вспомнил, — тихо выдохнул он в маленькое ее ушко. — Я вспомнил себя. Я вспомнил, каким был еще до того, как родился. Я умел летать.
— Ты еще не родился. Не родился, — увидел он беззвучные слова на ее губах.
— Что такое рождение?
— Это боль. Ты рождаешься каждый раз, когда чувствуешь боль. Ты умираешь каждый раз, когда теряешь боль и получаешь взамен наслаждение. Когда летаешь. Но наша смерть, увы, не вечна. Срок нашей смерти короток. Мы должны снова родиться. Родиться в муках. Вернуться в свою жизнь и свою боль.
— Я не хочу рождаться более. Я хочу остаться здесь, с тобой.
— Меня здесь нет. Я — там. По ту сторону.
— А я?
— Я не знаю. Как я могу знать, если ты сам не знаешь себя?
— Я везде… — пробормотал он. — Я — этот зал, и ты внутри меня. Ты летаешь во мне, как смешливая искорка в глазах сумасшедшего. Я — эта страна. Я создал эту страну, потому что не смог отказаться. Я создал вас, чумников. Простите… А теперь я вернулся, как бракованный бог, изгнанный с Олимпа. Я смотрю… Я вижу… Я плачу…
— Не плачь. — Лиза слизывала его слезы влажным языком лисенка. — Не плачь, метаморф. Ошибок не совершает только тот, кто совершил их слишком много. Так много, что больше не достоин жизни. Не достоин боли. Не ошибаются только мертвые.
— Мы — мертвые?
— Это ненадолго. Нельзя быть мертвым долго. Это опасно. Можно навсегда остаться мертвым — даже если тело твое оживет.
Что поделаешь, если
Ждет тебя дом,
А весь пластик растаял
И растаял весь хром, —
ЧТО ТАКОЕ ПОЛИЦИЯ МОЗГА?
Что поделаешь, если
Каждый знакомый
Был растаявшим пластиком
(А может, и хромом?), —
ЧТО ТАКОЕ ПОЛИЦИЯ МОЗГА? [9]
— Не хочу жить… Зачем жить, если смерть настолько лучше жизни? Если мозг твой находится в темнице тела и только смерть избавляет его от тюремной решетки…
— Ты — дурак! — Лиза резко оттолкнулась от него, спикировала в сторону, зависла сбоку, сжавшись в напряженный клубок. — Ты так глуп, метаморф… Ты не знаешь… Так нельзя говорить! Ты разбудишь их, и они придут за тобой! Замолчи…
— Я все знаю!.. — Краев закрыл глаза и блаженно улыбнулся. — Все знаю… Я нашел себя. Я останусь здесь…
— Заткнись!!!
— Уходи… — пробормотал Краев, наблюдая сияющие звездочки в темно-синем куполе небесной сферы. — Уходи. Оставь меня в покое…
Страшный удар в бок остановил его дыхание. Он полетел вниз, кувыркаясь, пытаясь зацепиться хоть за что-то, но пальцы его бессмысленно хватали лишь пустоту. Пол ударил его всеми своими твердыми слоями — бетоном перекрытия, деревянными лагами, толстыми досками и жестким скользким пластиком, политым кислым пивом и вонючим потом. Краев скользил по полу, инерция от удара ботинком в ребра гнала его дальше и дальше, пока новый удар не остановил его, пригвоздив намертво к месту.
Лиза неслась прямо за ним, на боку, сложенная пополам, как личинка майского жука. Она врезалась спиной в него, остановилась и осталась лежать неподвижно.
— Значит, ты все знаешь, полумех? — Мерзкая физиономия нависла над Краевым, расплываясь в его зрачках, дрожащих от невыносимой боли. — Это похвально. Ты не хочешь жить? Ты хочешь умереть? Навсегда? Мне кажется, что ты заслужил это. Это не просто — умереть навсегда. Но мы поможем тебе, полумех. У нас это хорошо получается — помогать тем, кто решил откинуть копыта!
Кольцо черных теней, окружающее Краева, разразилось громовым хохотом. Адским ревом, дьявольскими воплями, глумливым подвизгиванием. Боже… Где его блюз? Где его крылья? Где его прозрение? Все кинули его, все предали — даже воздух, никак не желающий просачиваться в сведенное судорогой горло. Краев, только что выпавший из смерти младенец, никак не мог сделать свой первый вдох.
Человек схватил Краева за грудки, резким движением поставил его на ноги и приблизил к нему свою безобразную голову — череп, обтянутый высохшей побуревшей кожей.
— Ненавижу баранов, — прошипел он, обдавая Краева волной холодной трупной вони изо рта. — Ненавижу баранов! Ненавижу деяния рук их — полумехов, параспосов и прочую метаморфированную мразь. Мир сдох. И те, кто притворяется живыми, должны занять свое место. Место в куче падали.
— Я не полумех, — просипел Краев. — Убери свои клешни, труп.
— Это мы узнаем. Узнаем, когда разрежем тебя на кусочки. Препарируем тебя, чтобы выяснить, из чего ты сделан. И если мы найдем внутри тебя интересные механические безделушки, мы оставим их себе на память!
Животруп толкнул Краева назад, разжав пальцы. Краев полетел спиной вперед и врезался в одного из тех, кто стоял, окружив его черным кольцом. Жилистые руки схватили его сзади, прижали локти его к бокам. Краев не мог пошевелиться — только дышал со свистом, с трудом превозмогая боль в боку, и смотрел на бедного маленького Лисенка, который без сознания лежал на полу, свернувшись клубочком.
— Что с этой медузой делать? — Один из черных уродов пошевелил Лизу носком огромного башмака, подбитого железной полоской. — Убить?
— Нельзя… — сказал главный животруп. — Пока нельзя.
— Почему? Она же сестрица этого… Салема.
— Потому и нельзя. — Животруп сплюнул под ноги. — Но кое-что другое с ней сделать можно. Сделать Салему подарочек. Заделать его сеструхе маленького животрупика. Поднимите-ка эту медузку, посмотрим на нее как следует…
Двое черных метнулись к Лизе, схватили ее за плечи, придали вертикальное положение. Сама девушка стоять не могла — висела безвольно на чужих руках. Голова ее свешивалась вперед, изо рта стекала тонкая струйка окровавленной слюны. Главарь сделал шаг вперед, схватил ее за косичку, откинул голову назад, приоткрыл пальцем веко.