– Привет, Милка, – шепнул он наконец, разорвав невыносимое молчание. – В гости решила зайти?
– Да (тоже шепотом).
– Молодец. Хорошо. Очень хорошо.
– Ты ждал меня?
– Ждал тебя. Звал. Ты услышала?
– Да.
– Спасибо, Милка. Спасибо, что пришла.
Он взял ее за руку и повел за собой, забыв об удочках.
Поплавки отчаянно задергались – оба одновременно.
* * *
Игорь сидел на кровати – широкой, двуспальной, Мила стояла перед ним. Игорь крепко обхватил ладонями бедра девушки, смотрел на нее снизу вверх. Морщинки залегли в уголках его глаз – еще недавно их не было. За те месяцы, что Мила не видела его, он стал старше на несколько лет – впрочем, не постарел, скорее, возмужал.
– Для кого такая роскошная кровать? – спросила Мила.
– Для тебя, солнышко. И для меня. Для нас с тобой.
– Игорь, нам нужно объясниться… Нельзя вот так, сразу…
– Это не сразу. Мы уже делали это. Мы любили друг друга – каждый день, много раз в день, месяц за месяцем. У нас неплохо получалось. Мы хорошо знаем друг друга…
– Странные слова. Ты и дальше будешь говорить загадками?
– Здесь нет загадки – только жизнь. Наша с тобой жизнь. Наша общая.
– Для меня этот раз – первый. Первый с тобой.
– У меня есть шрамик в виде креста, – сказал Гоша. – Где он?
– Не знаю.
– Где он? – настойчиво повторил Гоша. – Скажи.
– На груди слева, – смущенно произнесла Мила. – Прямо над сердцем. Там, да?
– Откуда ты это знаешь? – Игорь смотрел на Милу с хитрым прищуром.
– Наверное, из сна… Ты мне снился.
Игорь отстранился, стянул через голову рубаху. У него было удивительно красивое, мускулистое тело. На загорелой коже четко выделялся бледный крестик рубца.
– Ты любила целовать этот крестик, – сказал он. – А я любил облизывать твою рыбку. Рыбку на твоей попке. Ты никуда ее не дела, Милка? Я хочу снова ее увидеть.
– Откуда ты знаешь о рыбке? Тоже из снов?
– Для меня это не сны. Это жизнь, которую я прожил. Настоящая жизнь.
– А почему я не прожила ее?
– Ты тоже прожила, вместе со мной. Конечно, я мог бы смолчать, так было бы проще. Не говорить ни слова о том, что однажды ты погибла по моей вине, а потом угодила в застенок… тоже из-за меня, разумеется. Но я не хочу, чтобы нас разделяла недосказанность. Противно начинать новую жизнь со лжи.
– Эти сны… Откуда они взялись? Странное ночное кино. Страшное кино. Это ты крутил мне его? Ты – киномеханик?
– Я.
– Мне было больно, страшно до слез. Я боялась спать. Я думала что схожу с ума. Слепые пятна, мушкены, поедающие рабынь, жестокий Иштархаддон. Безумный, извращенный мир. И ты – его творец?
– Выходит, я. Сваливать все на Селещука бессмысленно – после его смерти все не исправилось, только усугубилось. Иногда мне кажется, что Селещук – фантом, Deus ex machina, что я специально придумал его, чтобы было на кого сваливать собственные ошибки.
– Так он существовал в самом деле, этот Селещук?
– Трудно сказать, Милка, – Игорь покачал головой. – Теперь уже трудно. Что было в том мире мною, моей фантазией, а что реальным, не зависящим от меня?.. Сразу не разберешь. Все это в прошлом, Милка. В несостоявшемся прошлом.
– Что ты сделал?
– Я исправил прошлое. Стер его, начал сначала. Перезагрузился.
– И ты можешь гарантировать, что все это не произойдет в будущем? Что не будет рецидива болезни?
– Любую болезнь можно лечить, – сказал Игорь. – Только нужен хороший доктор, хорошее лекарство. Доктор – это я, лекарство – ты. У меня хорошие шансы на выздоровление.
– Ты уверен, что я – то, что нужно?
– Никаких сомнений, – Игорь улыбнулся.
– Почему ты сбежал? Почему построил эту стену? Судьба дала тебе такие способности… ты мог бы сделать для людей очень многое, а вместо этого сидишь в лесной глуши.
– Я учусь. Учусь быть добрым.
– Ты и так добрый.
– Я никогда не был добрым, – сказал Игорь, – я даже не подозревал, что это такое – доброта. Не знал, что это может быть нужно. Теперь я учусь этому – медленно, шаг за шагом. И пока я не пойму, что готов выйти в мир, сидеть мне взаперти. Я слишком опасен.
– И для меня опасен?
– Надеюсь, что нет.
Игорь расстегнул пуговицы на рубашке Милены, притянул ее к себе. Положил руку на ее грудь. Почувствовал, как твердый сосок упирается в ладонь. От Милки пахло чем-то странным… Игорь втянул воздух носом. Репеллент. Таежные духи.
– У тебя маленькая грудь, Милка, – сказал он. – Хочешь, сделаю тебе большую?
– А ты этого хочешь?
– Нет. Мне нравится то, что есть. Ты красивая девочка, Милка.
– Я похожа на обезьянку.
– Тогда я люблю обезьянок.
– Ты извращенец.
– Зоофил!
Милка захохотала и свалилась на Игоря.
* * *
Серый спокойный туман сумерек плыл в окне. Игорь сидел за столом и смотрел на спящую Милу. Девушка уткнулась носом в подушку, размеренно сопела, одеяло сползло с нее, обнажив ровную, тонкую спину.
Вот и все, думал Игорь. Конец этой истории. Конец.
А как же увлекательное продолжение? Где подразумевающееся многосерийное действо? Новоявленный добрый бог шествует по земле, раздает хлебы, совершает чудеса. Супербюджет, миллионная массовка, лучшие актеры Голливуда в качестве апостолов, чуваки из «Роллинг Стоунз» лабают рок-н-роллы, Бритни Спирс и Кристина Агилера на подтанцовках…
Это так просто – по максимуму, со спецэффектами, он уже привык этому. Куда сложнее научиться жить просто человеком. Просто жить.
Вот оно, настоящее чудо – дрыхнет себе, раскидалось на кровати ручками-ножками. Чудо живое, теплое, искреннее. То, ради чего стоит существовать.
У него не получилось быть богом. Можно не сомневаться, что не получится и в дальнейшем.
В детстве Гошка не сомневался ни на минуту, что когда-нибудь встретит золотую рыбку. Он строил планы на будущее, исходя из этого факта, продумывал диалог с рыбкой с небывалой для маленького человечка прагматичностью. Он рассчитал, что ему хватит всего лишь одного желания. «Рыбка-рыбка, – бормотал он детское заклинание, – я хочу стать волшебником». На самом деле, как все просто – раз, и ты можешь делать все, что захочешь. Например, создать себе сто килограммов мороженого. Или не ходить в школу. Или весь день смотреть телевизор. Или сделать маму снова живой…