— Вот этим ножом, — прижал к груди кисет Кай. — Хара единственный, кто изменил своему облику и сел на каменный трон в образе жуткого старика с крестом на лысине. Но изначально Хара — это прекрасная женщина.
— Но его сиун — мертвец? — переспросила Арма.
— Он самый, — кивнул Кай. — «Образ отвратный и гнилостный, человечный, имеющий вид владеющего членами мертвеца». Я наизусть затвердил, что писали о сиунах мудрецы.
— И как ты собираешься его явить? — нахмурилась Арма.
— Не знаю, — пожал плечами Кай. — Но уж во всяком случае постараюсь обойтись на этот раз без глупостей.
— Спасибо, — прошептала она после паузы.
— Иди сюда, — позвал он ее к себе, и когда она присела рядом, обнял и прошептал на ухо: — И ты обойдись без глупостей. Даже на словах. Ну вот. Ты плачешь? Я жив, Арма. И вовсе не собираюсь умирать. Точно-точно. Ну, опять слезы?
Они начали спуск затемно. Шестеро всадников, еще несколько лошадей за ними. Хорошие были лошади у воинов Арша, только Кай так и не понял, купил ли он их где-то в Запретной долине или сумел как-то провести в ее пределы. Лошади слушались, кажется, даже мыслей всадников, но чем ближе становилось дно пропасти, тем сильнее охватывала их тревога.
— Я вспомнила, — подала голос Теша, когда отряд уже был на уровне сизой дымки, застилающей дно пропасти.
— Что ты вспомнила? — оглянулся Кай, придерживая коня.
— Голос, — твердо сказала Теша. — Тот голос, что в деревеньке призывал Арму убить кого-нибудь.
— И кто же это? — нахмурился Кай.
— Я… почти уверена, — сказала Теша. — Хотя он произнес при мне лишь несколько слов. Помнишь, тогда в трактире? Он крикнул, когда мы вошли: «А у нас гости!»
— Сувана! — прошептал Кай.
— Точно он, — кивнула Арма. — И что это значит?
— Лишь то, что он не только вор, — заметил Кай. — Встретим — расспросим подробнее. Поспешим!
Поспешить не удалось. На последнем спуске лошади стали упираться и у самого дна вовсе встали. Те, которые были в поводу, сорвались и умчались вверх по дороге.
— Шагов сто осталось, — с тревогой заметил Кай, вглядываясь в сизую мглу в конце спуска. — А если так?
Он спрыгнул с лошади, сунул ей в зубы кусок сухой лепешки, повел ее под уздцы. Животное всхрапывало, но шло.
— Что там может быть? — проворчал Эша, сползая на землю. — Для маленького старика забираться на такую махину все равно что крепость штурмовать.
— Однако в этакой пропасти всякий день на пару часов короче, чем наверху, — заметил Шалигай. — Наверное, и ночи темнее.
— Надеюсь, что ночь в этой пропасти мы не оценим, — ответил Кай.
— Ты насчет того, что выберемся из нее или положат нас там всех? — осторожно поинтересовался Эша.
— Оценим, — мрачно сказала Илалиджа. — Похоже, что тут всегда ночь.
Они вошли в сизую дымку и тут же перестали видеть и небо, и освещенную солнцем часть стены. Но, вопреки ожиданиям, не оказались в полной тьме. Все вокруг издавало или отражало бледно-лиловый или синеватый свет. Словно в кромешной тьме кто-то зажег тусклую лампу, накрыл ее цветным стеклом, набрал жуткого света и обрызгал им все. Но особенно ярко светились кости. Их было множество. У окончания спуска, от которого начиналась безжизненная равнина с мертвыми деревьями, лежала груда костей. И ворота, которые венчали выход на равнину, тоже были построены из костей, стянутых сухожилиями.
Лошадь Кая задрожала, затрепетала, но стоило ему пройти в костяную арку, как она упала на передние ноги, затряслась и в мгновение обратилась сначала в бездыханное тело, потом в разлагающуюся тушу, а затем и осыпалась прахом и обвалилась костяком.
— Отпускайте лошадей, — выпустил из рук уздечку Кай. — Мешки не забудьте снять.
— Научены, — пробормотал Эша. — Всё на спинах. Что это было, зеленоглазый?
— Смерть, — ответил он. — Владения сиуна Хары. Только что нам было показано, что он управляется со смертью так, как ему угодно. Но то, что забрано у смерти, смертью же и обращается.
— Ты хочешь сказать, — с ужасом оглянулся Шалигай, — что мы только что сидели на мертвых лошадях?
— Успокойся, — растянула губы в улыбке Теша. — Я не удивлюсь, если и пища, которую мы едим, на самом деле куски мертвечины. Живот пока не пучит, так и радуйся. Куда мы теперь?
— По дороге, — ответил Кай.
Дорога по-прежнему лежала перед ними. Только теперь она была такой же мертвенной, как и все вокруг, но среди разбросанных тут и там костей шла недолго. Едва закончились мертвые, без единого листа кусты, впереди обозначилась стена, тоже сложенная из костей. Пустые черепа были уложены друг на друга и присыпаны пеплом. Только ворота в стене, которая поднималась на десяток локтей и уходила в стороны, насколько позволяла ее рассмотреть сизая мгла, были железными. Ржавые прутья, скрученные в жгуты неведомым кузнецом, словно в насмешку изображали листья, цветы и поющих птиц.
Кай коснулся узорчатых воротин и распахнул их. Они разошлись с жалобным стоном, и этот звук был первым, который путники услышали в пропасти, потому как даже их шаги получались беззвучными.
— Что там? — побледнев, пролепетал Шалигай, показывая культей в открывшееся пространство. — Там что-то… плыло.
— Это тени, — мрачно заметил Эша.
— Пустота? — повернулась к Илалидже Теша.
— Поделка, — растянула та губы в улыбке. — Грубая поделка. Но если это и в самом деле тени, то это уже не Пустота. В Пустоте не успокаиваются. Это глубже, чем Пустота. Много глубже.
Они ступили в парк. От дороги во все стороны отходили усыпанные мертвыми, сухими листьями аллеи. Их окаймляли растопырившие ветви мертвые деревья. Под деревьями тянулись бесконечные могилы, обелиски, склепы, открытые погребения. Но не это наводило ужас, а тени, которые летали всюду, как весенние клочья паутины, разве только не прилипали к лицу, проплывая мимо и сквозь, обдавая холодом.
— Я так не хочу, — пробормотал Эша. — Возможно, что вот этим несчастным как раз теперь снятся сладкие сны, но если любой из них хоть на мгновение осознает, кто он теперь, где и что, то я так не хочу. Лучше вообще ничего. Мрак и небытие. Навсегда. Так не хочу.
— Как будет, так и будет, — равнодушно пробормотала Теша. — Конечно, неплохо было бы увидеться с близкими, хотя бы с матушкой, но как будет, так и будет. Матушка моя, кстати, верила, что человек словно пергамент. Когда он приходит в негодность, с него соскабливают грязные буквицы, отбеливают и пишут новые.
— И что? — скрипнул зубами Шалигай. — Что толку? Если так, то человек-то как раз с буквицами вместе в расход идет!
— Стойте! — поднял руку Кай. — Сколько мы прошли?
— Шагов сто… — пожал плечами Эша. — Минут пять.