— Нет? Что значит нет? Да они нас ненавидят! Они не могут иначе!
— Нет, — Джефф покачал головой. — Смотрите! Он указал свободной рукой на Джимми, который прижимался к локтю Айвис Сакки, словно пытаясь передать тепло своего маленького тела человеку.
— Некоторые из них даже любят, — продолжал Джефф. — Беда в том, что одной любви недостаточно. Ни для них, ни для нас.
— Я говорю о проклятых маолотах! — упрямо твердил Армейдж.
— Маолоты! — воскликнул Джефф, ощутив приступ гнева. — Да что с вами происходит? Неужели вы до сих пор не поняли, что дело не только в маолотах, а во всем Эвероне? Во всех жизненных формах, от маолота до мельчайших вирусов в грязи!
Армейдж молча смотрел на него. Бью тоже не сводил с него глаз, как и другие люди, достаточно очнувшиеся, чтобы понимать его слова.
— Неужели вы не видите того, что находится прямо у вас перед носом? Посмотрите на этого Джимми. Он любит Айвис Сакки, но тем не менее привел ее сюда. У него не было выбора. Неужели вы не можете понять? Все на Эвероне является частью одного существа и единого экологического сознания. Маолоты не более чем верхнее звено жизненной цепи, ее голова. Они могут нас слышать и нам отвечать. Но именно этому эверонскому сознанию необходимо знать, может ли оно сосуществовать с нами безопасно для себя или ему следует уничтожить нас, чтобы выжить. Каждое насекомое, каждая амеба участвует в принятии этого решения. Каждое живое существо является частью этого единого сознания Эверона.
Они молча смотрели на него. Он чувствовал, что даже сейчас они не до конца поняли смысл его слов. Только Джарджи и Уилл показали, что поняли. Джарджи — слегка сжав его ладонь, Уилл — кивком головы.
— Да, — едва слышно произнес Уилл, словно убеждая самого себя. — Да.
— Любой человек, который живет здесь, — вдруг сказала Джарджи, — действительно здесь живет, знает, как все взаимосвязано. Любой человек, живущий в лесах, не раз видел, как добыча сама идет прямо в пасть галуши или маолота. Даже если вы не видели этого, то чувствовали, как все здесь происходит. Животные сливаются с растениями, животные и растения сливаются с воздухом и землей. Джефф прав! Все живое здесь — единое существо.
Лицо Бью потемнело и исказилось от злости. Благодаря обретенной им чувствительности Джефф понимал, какая борьба кипит внутри лесного великана. Но Бью не произнес ни слова.
— Хорошо! — сказал Армейдж. — Что дальше? Скажи им то, что они хотят услышать, и помоги нам выбраться отсюда. Потом решим, что с ними делать. Скажи, что они могут жить с нами. Скажи все что угодно!
— Все не так просто… — начал было Джефф.
— Почему? — закричал Армейдж. — Как они могут определить — правда это или нет?
Тлевший в Джеффе гнев едва не заставил его потерять терпение.
— Они ждут от нас не слов. Неужели вы не понимаете. Они должны что-то почувствовать в нас, понять, не появилось ли это в нас, а если мы не сможем это показать и доказать, то с нами будет покончено. Они могут устроить град или засыпать спорами сорняков свежевспаханную землю. Или закрутить ужасную бурю, которая будет длиться десять часов. Они могут изменить климат и заморозить нас, или погубить урожай на полях. Они пока не предпринимали против нас ничего серьезного. Но если они примут такое решение, все будет кончено. Они могут настроить против нас любое животное, любую птицу, любое насекомое. Даже вариаформы будут охотиться за нами, чтобы убить. Вот что произойдет. Поймите, это сделают не маолоты, это сделает планета Эверон. Это будет не продуманный заранее план. Это будет рефлекс, инстинктивный удар, вызванный страхом. У нас остается единственная надежда на то, что мне удастся убедить Эверон, что в нанесении удара нет никакой необходимости. Неужели вы этого не понимаете?
Он посмотрел на Армейджа, пытаясь уловить в его лице хотя бы намек на понимание. Но Армейдж лишь сжал губы и отвернулся, чтобы посмотреть на каменные колонны и молчаливые фигуры на них.
— Джефф, — сказал Уилл. — Ты попытаешься? Джефф повернулся к нему.
— Попытаюсь, правда, не знаю как. Уилл кивнул и спросил:
— Чем я могу помочь тебе?
— Ничем. Я даже не знаю, есть ли во мне то, что они надеются увидеть.
— Есть — уверенно сказала Джарджи. Ее слова поддержали его так, будто сильная рука подхватила под локоть и помогла устоять. — Они не стали бы отдавать тебе Майки, не стали бы собирать всех нас здесь, если бы не верили, что в тебе есть то, что они надеется увидеть. Вопрос не в том, что это есть, а в том, — сумеешь ли ты убедить их увидеть это.
Джефф кивнул, успокаиваясь.
Она была права. Она должна быть права. Если бы в нем самом ничего не было, все не зашло бы так далеко и он не оказался бы здесь. Если бы человечество было полностью лишено того, что хотел увидеть в нем Эверон, все завершилось бы давным-давно. Тогда наступил бы конец, не только для него, но и для Майки. Жизненная цепь Эверона была единым живым существом, но связь между членами цепи была основана на степени полезности, а не на любви.
Конечно, дело заключалось не в любви, а в выживании. Что он сказал всего несколько минут назад? Что-то самое существенное…
И тут… он почувствовал это впервые в жизни… в его сознании возник образ жизненной массы Эверона, с трепетной настороженностью смотрящего на жизненную массу Земли и задающего вопрос: «Мы способны соединиться? Мы способны наладить экологически правильную взаимосвязь? Мы способны стать единым организмом?».
Жизни Эверона необходимо было знать, подчиняется ли жизнь на Земле тем же правилам? Одни и те же правила необходимы были для выживания, и Эверону крайне важно знать, соблюдает ли их Земля или способна ли она будет их соблюдать. До сих пор Эверон видел лишь самоубийственный, безумный вариант непонятных правил, вариант, в соответствии с которым один вид боролся с другими видами своей же экологической цепи и уничтожал их ради собственной выгоды.
Эверон должен был убедиться, что это лишь временная болезнь, а не врожденный порок жизни на Земле. Только такое доказательство могло остановить Эверон, во главе с маолотами, от уничтожения структуры, которой являлась экологическая цепь Земли.
В этом разрушении не будет мстительности. Многие низшие формы могут даже выжить, войти в эверонскую цепь. Но больная часть, человеческая часть, будет уничтожена во всех мирах, в которых она существует.
Но не все люди были больны. Некоторые остались здоровы, поскольку некогда вся раса была здорова.
Когда-то…
Его разум переместился через пыль веков к временам юности человечества, в верхний палеолит, когда люди, уже не человекообразные обезьяны, а настоящие люди, были здоровой и чистой частью экологической цепи на Земле. Он увидел пещерную живопись в Ласко во Франции, чудесные, словно живые, изображения бегущего оленя, лошадей, быков…
Потом его мозг скользнул через тысячелетия — к уничтожению американских бизонов…