– Не знаю. Не знаю, но абсолютно точно, что узнали бы. Нельзя недооценивать их. Они могут делать такие вещи - ты бы не поверила. Был один заключенный - служащий из Дома Оружия, которого Внутренняя охрана не могла допросить из-за его старости и немощи,- он бы просто умер на допросе. Охрана сообщила об этом алаагам, и я впервые увидел, как они сами взялись за дело. Они пошли в то место, в посещении которого заключенный и был обвинен - это было годом раньше и происходило в той части здания, куда человеку-служащему ходить запрещалось. Алааги вернулись, проведя там лишь несколько минут, и рассказали заключенному не только о том, когда он там побывал, но и все, что делал тогда - а это произошло единственный раз в его жизни. Он сломался и признался во всем, а я… мне пришлось им переводить. Не знаю, смогли бы они отыскать свидетельства того, что мы близки, но это возможно. Нам нельзя рисковать - пока.
Они снова были друг от друга на расстоянии вытянутой руки. Такого выражения лица, как у нее в тот момент, ему до сих пор не приходилось видеть ни у кого.
– Я и не знала,- выдохнула она после затянувшейся паузы.- Будь с ними осторожен. Береги себя.
– И ты,- хрипло произнес он,- себя береги.
Они, не скрываясь, смотрели друг на друга еще мгновение. Потом он повернулся и вышел.
Оказавшись на борту небольшого курьерского судна, где он снова был единственным пассажиром, Шейн с чувством облегчения откинулся в непомерно большом кресле. Не то чтобы он был счастлив покинуть Лондон и Марию, в особенности теперь, но за последние несколько дней произошло столько всего, что он испытывал потребность посмотреть на все со стороны. Все прошло хорошо, говорил он себе. В отношении Марии даже лучше, чем он мог себе вообразить. По крайней мере, она теперь знает о его чувствах. Ему не надо будет больше притворяться, что равнодушен к ней, хотя, очевидно, его притворство никогда ее не обманывало.
Потом внезапно, как с ним часто бывало, маятник чувств качнуло в другую сторону при воспоминании о том, как он стоял в душной и переполненной народом гостиной, и о гневе, который испытывал к лидерам Сопротивления, собравшимся послушать его речи. А сейчас им нежданно завладела пустота.
Мария была права. Какое право он имел сердиться на них? Все они приехали сюда, сильно рискуя; естественно, они хотели узнать, кто он такой и каковы его планы. И вот он стоял перед ними, всего лишь указывая им путь, который привел бы - о чем знал только он один - к их гибели и гибели их последователей, хотя поначалу он думал только о выгоде Марии и своей собственной. И он имел наглость рассердиться на них, когда они отказались поверить ему на слово без дополнительной информации и объяснений.
Теперь он мог рассуждать здраво о причинах своей вспышки. Он потерял над собой контроль из-за чувства вины. Их сомнения были ему упреком в том, что он намеревался сделать с ними, хотя они не имели понятия о его планах. Сознавая собственную вину, он набросился на них - за то, что дали испытать угрызения совести.
Если бы только, говорил он себе сейчас, нашелся некий способ совершить задуманное им, не посылая людей на смерть. Где выход?
На мгновение в голове мелькнула дикая мысль о том, что ложное решение, которое он им предложил, может фактически сработать. Возможно, что и в самом деле удастся сформировать сильное и организованное Сопротивление, связав с ним всех простых людей Земли,- людей, которые поднимутся как один на борьбу против алаагов. Быть может, в случае правильной организации это заставит алаагов ослабить железные тиски, в которые зажата сейчас планета Земля и человеческая раса в целом, и жизнь для каждого здесь, по меньшей мере, станет вновь хотя бы сносной…
Грезы, зачастую приходившие к нему во время подобных путешествий, вызвали в воображении удивительную картину: полчища людей в страннических плащах, с посохами, шагающих шеренгами, по дюжине в ряд, по всем столичным городам мира в направлении штабов алаагов. Он представил себе эти здания в окружении толп пилигримов, своим присутствием выражающих поруганную свободу всего мира. И словно воочию увидел, что алааги наконец начинают понимать людей, с которыми им пришлось столкнуться, и наконец готовы к компромиссу…
Грезы растаяли, как мыльные пузыри. Практическая сторона его рассудка презрительно насмехалась над грезами. Даже если невозможное свершилось бы и человечество всего мира выступило бы как одно целое, идея все равно была безумной. Алааги пойдут на компромисс? Со зверями? Они скорей умрут; но умирать придется не им, а людям, посмевшим пойти против них. И если этими людьми окажутся практически все подневольные существа данной планеты - и от них больше не будет пользы,- тогда бойня станет наглядным уроком для других миров, дабы не смели мечтать о ниспровержении власти алаагов. Нет, не нужно даже оправдания для наглядного урока. Если уж люди стали бы совершать беззаконные и запрещенные поступки, открыто не повинуясь алаагам, у чужаков не осталось бы иного выбора, кроме как уничтожить их; в противном случае пришельцы сильно потеряли бы в собственных глазах.
Он попытался отогнать безумные грезы, но никак не удавалось. Глупые эмоции отказывались окончательно расстаться с зародившейся в тайниках души надеждой, пока корабль наконец не опустился на посадочную площадку на крыше Дома Оружия.
Тем не менее все грезы быстро улетучились, когда Шейн снова шагал по коридорам здания, стуча каблуками сапог, скрытых под плащом пилигрима. Шаги его гулким эхом отдавались от вымощенного плиткой пола и столь же твердых поверхностей стен и потолка. Он скорее бежал рысцой, чем шагал, пытаясь не отстать от сопровождавшего его младшего офицера из алаагов. Поступил приказ, что он должен немедленно явиться к Лит Ахну, где бы ни находился Первый Капитан. Это крыло здания, в котором размещались апартаменты Адты Ор Эйн, было обычно закрыто для членов Корпуса курьеров-переводчиков Лит Ахна, за исключением случаев особого приглашения или сопровождения эскортом. В данном случае при Шейне был эскорт.
Они подошли к двери, и алааг прикоснулся к ней массивным указательным пальцем.
После продолжительной паузы у них над головой прозвучал голос Адты Ор Эйн:
– Входите.
Они вошли.
Лит Ахн и Адта Ор Эйн стояли друг напротив друга в помещении, которое могло, по представлениям алаагов, служить гостиной или холлом для отдыха. Адта Ор Эйн нахмурилась при виде офицера.
– Что такое? - возмутилась она.- Я никого сюда не приглашала - ни человека, ни зверя. У меня личное совещание с Первым Капитаном.
– Прошу прощения, безупречная госпожа…- начал офицер, но его перебил Лит Ахн.
– Это моя инициатива,- сказал он.- Я распорядился, чтобы этого зверя доставили ко мне, как только прибудет. Правда, я не имел в виду, чтобы его привели, когда буду с супругой. Мне надо было отдать более точное распоряжение. Можешь покинуть нас, молодой господин. Тут нет твоей вины, а зверя оставь с нами, раз уж ты привел его.