Лицо маленького человека побледнело, когда дверь со стороны пассажирского переднего места открылась сама собой, потом закрылась и подушки сиденья рядом с ним промялись. Краски вновь вернулись на его лицо, когда Шейн выключил прибор уединения и стал видимым.
– Вы это сделали! Хвала Богоматери! - воскликнул Иоганн, заводя машину и вливаясь в транспортный поток на улице, сосредоточившись только на уличном движении. Мгновение спустя он добавил: - Я молился за вас все время, пока вас не было.
Это замечание вдруг вызвало у Шейна спазм в горле.
– Мне… это помогло,- только и произнес он.
Это все фарс, в отчаянии подумал он, пока машина под опытным управлением Иоганна пробиралась по городу на север, направляясь в сторону Милана. Как он встал на этот путь? Кто мог подумать, что схематичный рисунок, нацарапанный им на стене в момент пьяного безумного порыва, сработает подобно зажженной спичке в доме, заполненном ненужными бумагами? Кто мог предугадать, что произойдет хоть что-то из того, что было после?
Он был как сухое зернышко пшеницы между двумя гигантскими мельничными жерновами, вознамерившимися стереть друг друга в порошок,- людьми и алаагами. Ни те ни другие не имели ни малейшего представления о том, каков противник и каковы его мысли. Собственно говоря, они не имели представления даже о себе самих и своем образе мыслей.
И все же им следовало бы знать кое-что друг о друге. Мысли Шейна вернулись к его прежним соображениям по поводу того, что алааги скорее администраторы, чем воины, какими себя считали. Они были администраторами, мечтающими о вожделенной цели в отдаленном будущем, которая будет возвратом к чему-то далекому в прошлом.
Не было причин, почему обе расы не могли бы лучше понять друг друга. У них было больше общего, чем им казалось. Человеческая раса жила в состоянии постоянной войны с первобытных времен до настоящего времени. Алааги, несмотря на то что они о себе думали, когда-то были больше чем просто расой солдат - и до сих пор отличаются некоторыми чертами прежних времен, насколько он мог заметить.
Лит Ахн проявил по отношению к нему чуткость, если не доброту. Лит Ахн и его супруга Адта Ор Эйн оба проявляли любовь к своему сыну, которого уже могло не быть в живых или он мог быть захвачен в плен; и они проявляли к друг другу нечто, очень напоминающее любовь, хотя казалось, что алааги объединяются в пары только ради воспроизводства и совместной работы.
Каковы же люди? И каковы алааги? Кто хоть когда-нибудь задавался этими вопросами, не говоря о вопросе, как эти две неизвестные величины будут существовать вместе и будут ли существовать вообще? У людей, по крайней мере, было будущее - когда-то. У алаагов наверняка было прошлое, и они стремились обрести будущее. Но что это будет за будущее?
Предположим, они смогут вернуть себе родные планеты. Предположим, они смогут повернуть вспять все материальные изменения, совершенные расой узурпаторов на этих планетах. Вернув все к прежнему виду, смогут ли алааги начать жить на этих планетах так, как привыкли раньше? Если да, то как?
Это будет нечто противоположное их мечте ввозить зверей-слуг для обслуживания структуры родных планет, для поставки пищи, материалов для жилищ, инструментов и всего прочего. Но после всех этих тысяч лет каким образом смогут алааги быстро трансформироваться в фермеров и ремесленников, исследователей и торговцев и прочее; и если это все-таки произойдет, кто из них будет готов защищать свой мир при каком-либо нападении извне?
Но это была та цель, ради которой, как им казалось, они трудятся и ради которой покорили бессчетное число народов, способных им в этом помочь.
Все это безумие. По человеческим стандартам алааги - бессмысленная раса. По алаагским - человеческая раса непригодна ни на что, кроме существования в качестве домашних животных. И все же каждая раса представляла нечто вроде зеркала, в котором другая могла увидеть свой искаженный образ.
Из-за этих искажений алааги были готовы убить любого человека, который не ведет себя так, как им того хочется; а люди из Сопротивления хотели убить алаагов за то, что они были именно такими.
Если бы только, в отчаянии думал Шейн, он мог быть полностью на одной стороне. Если бы он мог быть таким, как остальные люди, и видеть в алаагах лишь завоевателей-чудовищ или быть как алааги и видеть в других людях не более чем зверей. Был бы он таким, как Мария, и Питер, и Иоганн, и…
Была бы хоть какая-нибудь реальная надежда осуществить безумную идею по избавлению от алаагов, которую он подбросил людям из Сопротивления. Если бы только она сработала и заставила чужаков покинуть человеческий мир и отправиться в другие. Сумей он на секунду поверить в это, отыскать частичку реальной надежды, тогда и он смог бы безоговорочно присоединиться к человеческому лагерю и найти смелость и волю для борьбы с алаагами. Но на нем лежало проклятие неверия, ибо он знал, что надежда беспочвенна. Человеческие действия могут повлиять на алаагов в той же степени, что небо на солнце.
По пути назад он задремал, и снова ему приснился кошмар, посетивший его в Милане. На этот раз его разбудил Иоганн.
– Вы во сне пытались что-то сказать,- сообщил Иоганн.
– Правда? - переспросил Шейн.
Он сжал зубы, твердо решив не засыпать, пока не прибудет в Милан, к Марии. Опасно показывать себя таким человечным, таким уязвимым в глазах человека вроде Иоганна, говорил он себе; и ему, в сущности, удалось не спать остаток пути, хотя он чувствовал отчаянную усталость.
Оказавшись в своем номере, он застал там Питера, но тот уже упаковал вещи и был готов к отъезду.
– Что ж, можешь уезжать,- сказал Шейн.- Можешь также сообщить кому сочтешь нужным, что Пилигрим появился снова, на этот раз в замке Сан-Анджело в Риме.
– Так и знал, что это будет в Риме,- произнес Питер,- и я был уверен, что ты совершишь еще один выход. Почему ты не сказал мне, что собираешься делать? Я мог бы предоставить тебе помощь - если не от профессиональной организации, о которой рассказывал, то от людей местного Сопротивления.
– Чем меньше людей узнает обо всем заранее, тем лучше,- сказал Шейн.- Вы с Марией узнали бы первыми, реши я кому-то рассказать. Даже Иоганн не знал до поры до времени, пока мне не пришлось сообщить ему, чтобы он был готов отвезти меня назад.
Он смотрел сейчас на всех троих. Мария, в простом черном шерстяном платье, стояла от него на расстоянии вытянутой руки - она подбегала к нему, чтобы обнять, когда он вошел. Она выглядела удивительно спокойной и даже счастливой. Питер оставался за кофейным столиком перед диваном, а Иоганн занял позицию немного правее него и просто ожидал. По какой-то причине, вероятно связанной с напряжением, в котором Шейн пребывал последние тридцать часов, все трое казались ему застывшим ярким трехмерным рельефом на раскрашенном фоне комнаты и мебели - как будто они были более реальными, чем на самом деле, как будто они были особыми, неповторимыми и ценными личностями.
– Ну что? - сказал Питер.- Ты не собираешься рассказать мне обо всем, чтобы я потом рассказал другим?