Случалось и так, что некоторые из них заключали браки — хотя естество людей, демонов или ангелов было этим призрачным существам слишком чуждо, с некоторой частью природных духов они могли соединиться и иногда заключенные союзы приносили плод; также они могли вступать в брак с альвами. Ибо альвы способны менять способ своего бытия — они могут как носить телесную оболочку, так и вовсе обходиться без нее, уподабливаясь в этом призракам и стихиалям. Есть несколько альвийских родов, наиболее известные из них светлые альвы и темные, пространства же Тени населены народом сумеречных альвов. Таким полукровкой — полуальвом, полупризраком, способным с легкостью обретать плоть и вновь становиться нематериальным созданием, — был отец Вомфада, Кшейчжер, подданный Гальманазара. Он долго путешествовал перед тем как попасть в Кильбрен, где его и пленил герцог Зурон; приняв за некоего странного демона. Зурон желал подчинить пленника и постигнуть тайны той странной магии, которой обладал призрак, однако Кшейчжер не покорялся и, хотя и был удерживаем чарами, имел еще силы противиться попыткам демонолога сломить его волю, ибо его гэемон и душа были устроены столь странным образом, что Зурон никак не мог подобрать к ним подходящие ключи. В заточении Кшейчжер провел несколько лет, пока дочь Зурона, Узали, не сжалилась над пленником и не выпустила его из заколдованного крута, предварительно взяв слово, что призрачный воин не станет вредить ни ее отцу, ни кому–либо из их рода. Кшейчжер исполнил слово, однако он не ушел из Кильбрена, но, хотя и стал действовать осторожнее, не раз навещал Узали. В конце концов Узали родила сына; Зурон был в ярости, узнав, кто отец ребенка. Однако по прошествии времени он остыл и примирился с зятем. Кшейчжер даже научил его кое–какому волшебству, которым обладал. Так, без всякого насилия, демонолог получил от своего бывшего пленника то, что желал. Но о многих других своих способностях Кшейчжер ничего не рассказывал, а некоторым из тех, коими он был готов поделиться, Зурон не мог обучиться при всем желании, ибо его гэемон по своему устройству слишком отличался от энергетического строя полупризрака–полуальва. Намного больше Кшейчжер захотел и смог передать своему сыну, несколько раз он отводил Вомфада в пространства Тени и в те земли, что граничат как с Тенью, так и со Страной Призраков, и эти путешествия длились месяцами по времени Кильбрена. В конце концов он добился того, чтобы его сын был допущен к инициации в одной из тех магических систем, что образовалась на пересечении Тени и призрачного мира; так Вомфад приобрел вторую сущность, которой мог заменять по желанию свое обычное тело, становясь в новом состоянии смертоносным и трудноуязвимым призраком–убийцей. Во время междоусобицы в Кильбрене Зурон принял сторону Джейбрина, и он сам, и все его дети погибли в столкновениях с партией Гарабинда. После смерти Узали Кшейчжер покинул Кильбрен и никогда больше не возвращался в этот мир. О сыне он, казалось, вовсе забыл, но Вомфад не винил отца. Узали сообщала Кшейчжеру некоторую человечность, потому что любовь способна преодолевать пределы естества. Узали удерживала своего мужа в границах человеческого мира, в границах человеческих отношений и логики, она как бы жила с ним одной жизнью на двоих; после ее смерти такой способ жизни стал для Кшейжера невозможен. Отец ушел, а Вомфад приложил все свои силы для того, чтобы отомстить убийцам деда и матери. И хотя Эрдан не принимал в тех убийствах непосредственного участия, Вомфад ненавидел его, равно как и прочих потомков Гарабинда, самой лютой ненавистью. За годы ненависть забылась, но старые чувства вернулись, стоило Эрдану вновь объявиться в Кильбрене. Вомфад мог бы организовать покушение на него еще в самом начале, однако не стал этого делать. Так он не ощутил бы удовлетворения. Он видел, что Эрдан стал намного сильнее, обрел некую внутреннюю уверенность, и было видно, что если его убить сейчас, он, вероятнее всего, умрет с гордой поднятой головой, смеясь в лицо врагам. Вомфада не устраивал такой исход, он хотел сломать врага, растоптать его, разрушить сначала его внутренний мир и лишь затем оболочку. Это и было тем личным мотивом, который заставил его отложить покушение и, похитив Дану, начать шантаж — ему очень хотелось посмотреть на то, как Эрдан отдаст в сенате свой голос за того, кому пришел мстить. Вомфад почти никогда не поддавался эмоциям, но это — был один из тех редких случаев, когда он поддался. Однако он действовал не слепо и полагал, что все рассчитал правильно. И в самом деле, если бы только Дана была настоящей и если бы Фольгорм по необъяснимым причинам не предал его, план, несомненно, завершился бы полным успехом. Против Вомфада сыграли те обстоятельства, учесть которые он никак не мог.
Однако теперь, столкнувшись со своим врагом лицом к лицу, он не чувствовал сожаления или раскаянья. Во–первых, на это не было времени, все силы и внимание были поглощены боем, во–вторых, он ощущал упоение: так или иначе, все подошло к концу, все поставлено на карту, на одной стороне жизнь, на другой смерть, на грани между ними — безжалостный бой, который, казалось, вынесен за пределы времени, вечен — так же, как причастен вечности каждый миг настоящего.
Вомфад двигался с неимоверной скоростью, но его противник ни в чем не уступал ему; уже не люди — две тени: одна истекающая темнотой, другая призрачно–серая — кружились в смертоносном хороводе. Они не двигались — мелькали, расплываясь в воздухе, обгоняя свет и саму мысль; для Фольгорма, наблюдавшего за этим поединком, прошло лишь несколько секунд от его начала и до его завершения, с точки зрения поединщиков же это был чрезвычайно долгий бой. Когда же они наконец остановились, Фольгорм увидел Вомфада у стены, приколотого черным клинком к камню, а над ним Эрдана — раненого и дышащего с немалым трудом. Истинное Имя давало Эрдану огромную силу, но даже его мощи едва хватало на то, чтобы расправиться с этим врагом. В столкновении заклинаний Эрдан смял бы противника с намного большей легкостью, однако он не меньше, чем Вомфад, желал насладиться процессом, потанцевать на той грани, что отделяет жизнь от смерти, ощутить аромат смерти и почувствовать, как стекает по клинку, мешаясь с кровью, сама жизнь ненавистного врага. Легкие Эрдана раздувались, как кузнечные меха, левая рука висела плетью, но он, не отрываясь, смотрел в угасающее глаза Вомфада. Убийство врага почему–то не принесло того наслаждения, которого он ждал. Как будто бы с ненавидимым умерла некоторая часть его самого и на место согревавшего душу чувства пробралась пустота. Уже все закончено? Точка? Эрдан не мог в это поверить.
— Послушай. — Голос Фольгорма разнесся по залу. — Я слышал, что он сказал… насчет Халгара. — Я не держу никаких претензий! Никогда особенно не любил папу.
Эрдан обернулся. Обвел глазами зал, выискивая заклинание, передававшее голос. Заклинание он нашел, но выяснить, куда оно ведет, было невозможно — энергетическая нить практически сразу терялась во множестве других нитей, которыми было оплетено помещение. Дыхание Эрдана постепенно восстанавливалось.
— Выходи, поговорим, — предложил он.
Смешок.
— Думаешь, я идиот? Я не собираюсь мстить, мне нет до Халгара никакого дела, но ты мне не веришь и захочешь убить просто так, на всякий случай, для гарантии. Я знаю, как ты мыслишь. Я не собираюсь с тобой драться. Ты намного сильнее, чем я думал. Не смотря на твое поведение, я полагаю, мы все еще можем быть друг другу полезны…