Возбужденный сын Кариглема и Аллайги хотел было отрезать голову убийцы для того, чтобы затем подарить ее Дэвиду — и отговортъ его от этой идеи Тахимейду удалось лишь с немалым трудом.
* * *
На измятой кровати лежали, тесно прижавшись друг к другуб два обнаженных тела. Голова Миналь покоилась на плече Лийемана, ее левая рука обнимала торс юноши, ее изящная ножка была перекинута через его ноги. Миналь была счастлива: час тому назад Лийеман предложил ей выйти за него замуж. Теперь, ей казалось, все будет по–другому — Лийеман перестанет волочиться за каждой юбкой, остепенится и начнет смотреть на жизнь чуть более серьезно. Он больше не будет мучить ее своими изменами, перестанет превращать их отношения в качели — то всепоглощающая радость, то холод и пустота оставленности. Она еще не знала, что ее будущий муж рассматривает брак как большое приключение, а предельную душевную близость двух людей — как способ выжать ее всю, до капли; он предполагал, что в браке можно будет добиться от нее таких взрывов счастья, ярости и внутренней боли, которых никогда не достичь при поверхностном знакомстве с лицом противоположного пола, и намеревался проверить это предположение. Он не отказался от реализации своего грандиозного мегаплана по соблазнению всех симпатичных девушек столицы, но отложил его до лучших времен. Нужно было копать вглубь, а не вширь, чтобы получить что–нибудь новенькое. Обыкновенный секс Лийеману уже слегка приелся.
Убийство Идэль–лигейсан–Саутит–Кион произошло три дня назад. Когда Миналь вспомнила об этом, то подумала, что совершает нечто недостойное, наслаждаясь жизнью в то время, когда ей следовало бы горевать о смерти своей госпожи. Но эта мысль пришла и ушла, не оставив следа. Нега, в которой она сейчас пребывала, поглотила целиком весь ее мир, для стыда, сомнений, забот, дворянской верности и прочего уже не осталось места. Однако признаться себе в этом она не могла и произнесла — прежде всего для того, чтобы обмануть саму себя:
— Я чувствую себя такой виноватой… Вассал не вправе быть счастливым до тех пор, пока продолжается траур по его господину… по госпоже…
Лийеман знал, что она лжет ему и себе, говоря так, и поэтому ничего не ответил. Ему не нравилась ложь. Во лжи нет искренности, глубины, самоотдачи. Ложь делает человека невкусным… для Лийемана.
Миналь провела рукой по его груди и сказала:
— А что с ее мужем?… О нем ничего не слышно с тех пор. Он ведь будет теперь нашим господином, правильно? Ему отойдут все земли Идэль, и все земли Севегала и Йатрана, и владения Фольгорма… наверное, даже часть владений ита–Берайни… Ведь теперь он единственный наследник потомков Джейбрина… ну, не считая Смайрена, конечно.
— Не знаю, — сказал Лийеман. Ее воркотня раздражала. — Не думаю, что так будет. Ему все это не нужно.
— Сейчас — может быть… — согласилась Миналь. — Но ведь не вечно он будет горевать по ней. В конце концов он вернется к жизни.
— Если это и произойдет, то не у нас.
— О чем ты?
Лийеман вздохнул. Ему не хотелось обсуждать эту тему, но было ясно, что иначе от Миналь не отвязаться.
— Он уехал. Совсем.
— Куда?
— Мне он не сказал, и… думаю, никому не сказал. Вряд ли он сам еще понимает, куда.
— Не нужно было его отпускать, — вздохнула девушка.
Лийеман усмехнулся:
— Запереть где–нибудь?
— Нет… просто поговорить. Объяснить, как он важен, что теперь он несет ответственность за немалую часть дома Кион…
— Дэвиду нет до этого дела, — резко сказал Лийеман. — Идэль была для него всем. Он почти сошел с ума, даже пытался убить себя… хорошо, что он уехал. Здесь он долго не протянул бы.
Говоря об этом, Лийеман ощутил злость, объектом которой являлся он сам. Ему очень хотелось, чтобы Дэвид остался. Дэвид испытывал потрясающее горе. Эта предельная глубина человеческого страдания манила Лийемана, как наркотик. Было так здорово находиться рядом с Дэвидом и переживать все это вместе с ним. Это могло бы стать подлинным украшением коллекции человеческих эмоций, которую собирал Лийеман. Но… они ведь друзья, не так ли? Он еще помнил рукопожатие в пустыне. Если они друзья, он должен думать не только о своей выгоде и удовольствии, но и — как это не было бы трудно — учитывать еще и интересы другого человека. Поэтому он не стал удерживать Дэвида в Кильбрене. Хотя очень хотелось.
— Интересно, куда он поехал?… — сонно пробормотала Миналь.
— Не знаю, — процедил Лийеман. Ну и дура! Она что, не помнит, что задавала этот же самый вопрос всего лишь минуту назад?
Эпилог
Это было мрачное место. Темное, затянутое громадами туч ночное небо — без малейшего просвета, освещаемое лишь нитями молний, без конца бьющих в мертвую землю и лиловатыми и багровыми отсветами, не имеющими никакого видимого источника. Неровная, застывшая земля, каменные глыбы вперемешку с рытвинами и ямами. Слабо фосфоресцирующие участки воздуха, тени, текущие по камням, запах грозы, вой ветра, смешанный с завыванием призраков… И — темный замок вдалеке, зловещее строение, источающее силу: бездушный господин, возвышающийся над землей, рабски припавшей к его ногам.
* * *
Хеллаэн. Метрополия. Темные Земли.
По занесенной пылью, полуразрушенной, едва заметной дороге Дэвид все ближе и ближе подходил к сумрачному строению. Призраков и теней становилось все больше, на земле все чаще стали появляться скелеты — людей, животных и демонов. Это место напомнило ему Долины Теней, в которых он был однажды, и обнаруженное сходство не показалось ему удивительным. По сути, он ожидал чего–то подобного. Хотя Дэвид никогда не был здесь раньше, он без труда выяснил местоположение замка с помощью ИИП. Он знал, что сильно рискует, пытаясь осуществить задуманное, но собственная жизнь с тех пор, как погибла Идэль, перестала казаться ему чем–то значимым. Он всегда был дураком, не способным принять реальность такой, какая она есть, не способным спокойно и целеустремленно действовать во имя своей личной выгоды, метался то в одну сторону, то в другую, в погоне за мечтой выпуская из рук то, чем владел в данный момент… Он понимал это, но не мог остановиться: он действовал неправильно, глупо, но иначе он действовать не мог. До сих пор ему везло, и все как–то само собой разрешалось, но рано или поздно удача изменит ему, и он столкнется с последствиями своих непродуманных поступков, получит сполна и закончит свою жизнь так же, как заканчивали ее миллионы других иммигрантов, прибывших в Хеллаэн, преследуя мечты, которым не суждено осуществиться.
Замок стоял на высоком холме; петляя, дорога привела Дэвида к самым воротам. Он чувствовал рядом присутствие невообразимых существ и заклятий, природу которых не сумел бы постичь, даже если бы проучился в Академии Волшебства тысячу лет: магия, которая царила здесь, не укладывалась в рамки классического Искусства.
Перед воротами он остановился. Напротив него возник призрак — кошмарное порождение чьей–то извращенной фантазии. Прозрачная нечеловеческая фигура — несколько голов и рук, обнаженное тело, вывернутое наизнанку. Существо было выше Дэвида в два раза и вооружено стеклянистыми лезвиями, выраставшими из тела; существо могло разорвать пришельца на части за секунду, и ни заклинания, ни мощь Источника, ни меч Гьерта ему бы не помогли: всего этого было бы слишком мало, чтобы справиться с порождением Силы, призванным стеречь владения своей госпожи.