– Тридцать одно тело – это ужасно много всего для шести сот лет, – сказала Луиза. – Салдана к сегодняшнему дню живут почти двести лет. И даже мы, Кавана, протянем лет по сто двадцать.
– Да, – согласился Чарли, примирительно пожимая плечами. – Но последнюю треть этого срока вы проведете, страдая от ограничений, которые накладывает возраст. А вот я, как только доживаю до сорока, немедленно снова трансформируюсь в новое тело. Бессмертие и вечная юность. Неплохо так устроиться.
– До сих пор, – Луиза отпила глоток прохладительного, – все эти предыдущие тела имели свои души. Это ведь совсем не то, что память. Я это видела в передаче новостей. Киинт говорил, что они существуют отдельно.
– Именно. Нечто такое, что Би-7 коллективно игнорировали. Едва ли это удивительно. Предполагаю, что наши бывшие тела должны быть погружены в ноль-тау, по крайней мере до тех пор, пока мы не разрешим проблемы потусторонья.
– Значит, вы и правда жили в двадцать первом веке? – спросила Женевьева.
– Да. Во всяком случае, я это помню. Как утверждает твоя сестра, определения жизни за последнее время сильно изменились. Но я всегда считал, что являюсь одной и той же личностью в течение всех этих столетий. Это не то убеждение, которое можно развеять за две недели.
– Прежде всего как вам удалось достичь такого могущества? – спросила Луиза.
– Обычная причина – богатство. Все мы в двадцать первом веке владели или управляли обширными корпорационными империями. Мы не были просто многонациональны; мы стали интерпланетными, и мы сделали прибыли, которые переросли национальный доход. Это было время, когда открывались новые границы, что всегда расширяет источники доходов. Это было также время великих гражданских волнений; то, что мы назвали Третьей Мировой войной, время быстрой индустриализации благодаря атомной энергии, и с такой же скоростью дестабилизировалась экология. Национальные и региональные правительства вкладывали огромные ресурсы в борьбу с разрушением биосферы. Социальное благосостояние, административные инфраструктуры, здравоохранение и безопасность, на которые правительство тратило свои усилия, медленно задыхались в пределах денег налогоплательщиков и продавались частной промышленности. Для нас это вовсе не было сильным скачком. Частные силы безопасности охраняли собственность компаний еще с двадцатого века; строились тюрьмы и управлялись частными фирмами; частные полицейские отряды патрулировали закрытые от посторонних поместья, их оплачивали, исходя из собственных расценок. В некоторых странах людям даже приходилось страховаться, чтобы было из чего платить государственной полиции за расследование, если кто-то становился жертвой преступления. Так что, как видите, вовлечение во все дела частной полиции было истинным прогрессом в индустриализированном обществе. Мы, шестнадцать человек, контролировали девяносто процентов мировых сил безопасности, так же, естественно, мы сотрудничали и помогали друг другу в вопросах интеллектуальной собственности. Мы даже начали вкладывать деньги в оборудование и познавательные программы, которые никогда не дали бы нам возвращения затраченных финансов. Тем не менее все это окупилось: никто другой не собирался защитить нас от региональных мафий. Уровень преступности действительно впервые за десятилетия начал снижаться.
После этого мы вынесли решение установить Терцентрал с его централизованными налоговыми законами, который был настроен в нашу пользу. Наших адвокатов бросили на высокие совещательные посты в кабинет министров и государственных исполнителей, наши люди влияли на решения государственных деятелей и помогали правящим парламентам и конгрессам с противоречивым законодательством.
– Это ужасно, – поежилась Луиза. – Вы же диктаторы.
– Так же, как и класс землевладельцев на Норфолке, – парировал Чарли. – Ваша семья – то же самое, что и я, Луиза, только вы не совсем честно на это смотрите.
– Люди приехали на Норфолк после того, как была написана конституция, они ее никому не навязывали.
– Я мог бы с вами поспорить, но я понимаю ваше чувство возмущения, может быть, даже лучше, чем вы сами. В течение столетий я не раз сталкивался с подобными заблуждениями. Все, о чем я могу просить: судите по средствам, которыми это было достигнуто. На Земле имеется стабильный, живущий в комфорте средний класс, он свободен жить своей жизнью более или менее так, как он хочет. Мы пережили кризис климата, мы разъехались в космос завоевывать звезды. Ничего из этого не могло бы быть достигнуто без сильного лидерства, отсутствие которого является проклятием современной демократии. Я бы сказал, это впечатляющее достижение.
– Эденисты – демократы, а они процветают.
– Ах да, эденисты. Наш величайший неожиданный триумф.
– Что вы хотите этим сказать – неожиданный? – Луиза не могла не заинтересоваться.
Впервые она узнавала правду о том, как устроен мир, и о его истории. О той действительной истории, которая никогда не была написана и на которую никто не ссылался. Все то, чего Луиза была лишена дома.
– Мы хотели сохранить биотехи для себя, по этой причине мы пытались ввести полное запрещение на технику, – сказал Чарли. – Мы сознавали, что не сможем этого достичь без политической декларации, наш контроль над правовой и законодательной сторонами не был тогда полным. Так что мы начали с осуждения религии, добиваясь цели тем, что десять лет предавали ее отрицательной гласности. Мы почти достигли цели. Папа Элинор готова была объявить Согласие дьявольской профанацией, и аятоллы с ней солидаризировались. Мы нуждались только в нескольких годах давления, и независимые компании были бы вынуждены прекратить дальнейшее развитие. Биотехи и Согласие исчезли бы, стали бы отмершей ветвью эволюции техники. История полна такого сора. И тут явился Вин Цит Чон, трансформировал свою личность в нервную сферу Эдена. Ко всей иронии, мы не осознали потенциала обиталищ, хотя экспериментировали в сходных плоскостях, чтобы достигнуть собственного бессмертия. Это принудило Папу к действию; ее декларация просто последовала слишком рано. На Земле уже имелось слишком много биотехов и Согласия, чтобы ее стали беспрекословно слушаться. Сторонники движения эмигрировали на Эден, который к тому времени вышел из-под нашего контроля. Мы не имели абсолютно ничего общего с формированием нового общества. Оно не таково, чтобы туда могли проникать наши оперативники.
– Но вы установили законы для всего остального мира.
– Абсолютно. Мы распоряжаемся основными политическими аспектами Терцентрала; наши компании доминируют в земной промышленности и в экономических силах Конфедерации. Мы – те, кто делает основные вложения в каждую новую развивающуюся колониальную мировую компанию, потому что живем достаточно долго, чтобы пожинать плоды дивидендов – для их созревания требуется два столетия. Между нами, наши финансовые учреждения должны человеческому роду неплохие проценты.
– За что же? Никому ведь на самом деле не нужно так много денег.
– Вы будете удивлены. Должная политика и оборона пожирают триллионы долларовых вложений. Флот Терцентрала – нечто вроде финансовой прорвы. Мы все еще обеспечиваем собственную безопасность, как делали это всегда. Поступая так, мы охраняем и всех остальных. Признаюсь, я диктатор, но клянусь при этом – диктатор настолько милосердный, насколько это возможно.