— Багры! Кошки! Крючья! Шевелись, заваль сухопутная!
Приказ был весьма своевременным. Высокий борт франка оказался прямо перед нами. И на него полетели три каната с разлапистыми якорями-кошками на концах. Джон схватил багор и со всего маху всадил его в борт врага, уперся ногами в скамью и потянул изо всех сил. Ту же операцию проделали наш раненный в зад политрук и еще двое ребятишек из взвода Энгельса. Остальные выдали по противнику последний залп и с радостным ревом рванули на абордаж.
Один выстрел был особенно удачным. Я не знаю, куда метил мой боец: в небо, в корзину на верхушке мачты, из которой мгновением раньше выпал парень, схлопотавший от меня стрелу в горло; или куда-то еще, но попал он — лучше не пожелаешь! Стрела перебила веревку, крепившую парус, и он рухнул вниз, накрыв мокрой парусиной защитников золотоносого судна. Там началось натуральное светопреставление.
Мы залезли на высокий борт и накинулись на тех, кому не хватило паруса. Передо мной оказался детина в кожаной куртке, покрытой металлическими пластинами, со здоровенным топором в руках. Он зарычал, точно потревоженный медведь, и ринулся на меня.
Наверное, в своем краю он считался непревзойденным бойцом, только вот техники у него не было никакой. Я просто чуть отодвинулся, и он проскочил мимо меня. Для верности я подставил ему ногу, через которую он исправно гробанулся. Я еще собирался ткнуть его ятаганом, но Малыш Джон мгновенно отоварил павшего своей дубинкой, и он затих, безмятежно лежа на досках палубы.
А по всему кораблю шла оживленная свалка, из которой по временам вылетал то один, то другой франк и укладывался без движения в подражание первому здоровяку. Подготовка ребят оказалась на высоте: мы с Энгельсом натаскали их на бой группой, и теперь они вовсю демонстрировали свое умение. Если кто-то не мог быстро разобраться со своим противником, на врага тут же накидывались группой, точно волки стаей. Очень скоро все было кончено: несколько удержавшихся на ногах противников бросили оружие, опустились на колени и склонили головы.
— Ну, так… Энгельс, — Энгельрик мгновенно подскочил ко мне, обтирая меч от крови. — Растолкуй этим бедолагам, что топить их никто не собирается… Да, кстати: с франками у нас как — мир или война?
— Ну… В общем: ни мира, ни войны, но они нас не любят…
— А мы их?
— Тем более. Они нашего короля очень не любят…
— А ты… то есть мы?..
— Ну… Вообще-то, он — король своеобразный… Нет, рыцарь он, конечно, ого! И воин — ого! Но налоги канцлеру на откуп отдал…
— Зачем?
— Для похода в Святую Землю деньги собирал…
— И чо канцлер?
— Собрал, — Энгельрик вздохнул. — Еще как собрал… Даже с нас, рыцарей, и то собирал…
Понятно… Не любят эксплуататоры тех, кто их эксплуатировать начинает. Как же, знаем. Проходили!
Тем временем Энгельрик разъяснил франкам текущую ситуацию. На свой лад. Франки, поняв, что топить их прямо сейчас не станут, кинулись ко мне доказывать, что я — самый лучший, самый благородный и самый правильный враг на свете. Ну да ладно, пусть потешатся.
На следующий день мы распрощались с нашим шкипером. Он получил в награду два десятка золотых монет и целый бочонок вина из франкского груза. Ошалев от такой королевской награды, он долго кланялся мне и заверял, что если что, то Эверлин Арблестер, то есть — он, всегда к моим услугам. Вот если только, то прям сейчас!..
Обратная дорога к лесу была намного более приятной. Народ шел вполпьяна, весело распевая что-то непотребное, только что сочиненное Энгельриком, в ознаменование нашей славной морской победы. В перерывах между пением бойцы обсуждали новые открывшиеся возможности, будущие морские походы и богатую добычу. Я не мешал им делить шкуру неубитого медведя: незачем им пока знать, что в море я в следующий раз выйду, только если из леса нас окончательно и бесповоротно выгонят. А я уж постараюсь, чтобы этого никогда не случилось!
Лежа на травке, я задумчиво грыз былинку и размышлял о том, что дела наши так же далеки от хороших, как я, к примеру, от того, чтобы посидеть у компьютера с попкорном, пакетом чипсов и банкой кока-колы.
Ну, предположим, отряд сформирован, обучен и даже почти дисциплинирован. И теперь у нас пьянка — не пьянка, гульба — не гульба, а четверо часовых всегда на постах. Да еще разводящий со сменой…
И из луков народишко бить научился — мое почтение! На Олимпиаду я бы их не послал, но на областных соревнованиях наша команда заняла бы не последнее место. А уж если из «классики» — как бы еще и не первое.
И рукопашку я у них подтянул — мама не горюй! До чемпионов Российской Федерации им, ясно, далеко, но если бы их ОМОН арестовывать пришел — сильно бы удивился. Еще того и гляди — до смерти…
Энгельс из наших ребят фехтовальщиков делает. Не знаю, как там со спортивным фехтованием, а если бы нам какие-нибудь реконструкторы или каскадеры подвернулись — в мелкую сечку бы покрошили. Не говоря уже о солдатах червива. До его рыцарей нам, понятно, далеко, тут и говорить не о чем. Вон Энгельрик рассказывал, что его чуть не с младенчества начали на меч натаскивать. И натаскали. Но ведь рыцарей немного. В основном — наемные солдаты, а они, как я понял, особенно себя боевой подготовкой не обременяют. Да и политической — тоже. Так что сейчас расклад «один наш — трое червивских» — это, пожалуй, не больно-то честно. В отношении червива и его людей, я имею в виду.
Но все это — внешняя сторона. Фасад, так сказать. А внутренняя… У меня в подчинении сорок шесть человек, не считая Альку и еще нескольких девиц, десятка детишек и однорукого Ольстейна. Этого мало — катастрофически мало! Никакая подготовка не заменит малочисленности, и если червив Ральф с неприличной фамилией пожелает с нами разобраться всерьез, то разберется, к гадалке не ходи. Пригонит пять-шесть сотен и ку-ку! Никакие ловушки, никакое превосходство в стрельбе из луков и фехтовании, никакое знание леса нам не помогут. Останется только из леса удирать, куда-нибудь в другое место откочевывать. Линдерхерстские леса. Их как-то упоминали Статли и причетник из аббатства Риптона, которого я в простоте душевной переименовал в аббата Тука, а он и не возражает. Так вот, можно, конечно, смыться в эти самые леса, об которые язык сломаешь, только толку от этого не будет никакого. Что ж нам, так и мотаться по этим чащобам, с женщинами и детьми на руках и солдатами местных властей на хвосте? Веселенькая перспективка, нечего сказать…
Я выплюнул изжеванную травинку и встал. Не-е-ет, разлюбезные мои, такой хоккей нам не нужен. Был бы тут король типа Ричарда Львиное Сердце — можно было бы договориться, но раз его нет… Тогда надо устраивать народное восстание, бунт, бессмысленный и беспощадный. Глядишь, и сами в короли выбьемся…
Я шагал в лагерь, мурлыча про себя привязавшуюся песенку, которую так любит распевать Энгельс: