Здесь абсолютный феодализм, жуткий и страшный, как из учебника истории для шестого класса [3] . Вот, к примеру, та самая рыженькая, Альгейда, которой приглянулся мой жуткий перстенек, — одна из всей семьи и уцелела. Ее отца повесили воины какого-то тана или дана, я точно не разобрал, за то, что бедолага не сумел заплатить им дань. Ее матери запросто распороли живот копьем, да так и бросили в хижине, метнув на соломенную кровлю пару факелов. Должно быть, бросили еще живую, потому что Альгейда, которую воины в это время увлеченно насиловали, слышала, как из горящей хижины доносились стоны. Братишку увели, и Альгейда думает, что, скорее всего, паренька кому-нибудь продали. Сама же девчонка — ей всего-то пятнадцать! — уцелела лишь потому, что потеряла сознание, и ратники, сочтя ее мертвой, не стали добивать. Вот такие «милые» здесь обычаи.
Впрочем, история с Альгейдой — самая обычная. Вон, подружка моего «папаши», Мариона, чуть не рехнулась, когда всадник-феодал у нее на глазах стоптал конем ее трехлетнего сынишку. Два года не разговаривала, только плакала. Потом постепенно пришла в себя, но и сейчас, если при ней сказать «Эрг» — так сына звали, истерика начинается.
«Тренера» моего, Ольстина, пороли кнутом, а потом отрубили правую руку за то, что он ткнул вилами оленя, забредшего на его поле. Должны были повесить, но тан или дан был «справедлив»: раз не специально на оленя охотился — пусть живет. Когда Ольстин очнулся, детей на дворе не было, а жена лежала мертвой. Догадайтесь-ка, что она испытала перед смертью, если стражников было десятка четыре?
В общем, народишко тут замордован по самое, по ой-ой-ой! И те, которые не выдержали прелестей мирной жизни, подались в лес. В народные мстители. В партизаны. А «батяня» мой, Джильберт Хэб — их предводитель. Так что я, значит, его правая рука, лучший стрелок отряда, лучший воин отряда и — до кучи — его сын по имени Робер. Или Робин, это уж как кому больше нравится. Правда, тут есть одна закавыка: с полгода назад меня при всем честном народе повесили в деревушке Лоукслей. Так что некоторые в нашем отряде-банде и по сей день косятся на меня с подозрением. Правда, не только потому, что «воскрес из мертвых». Внешний вид моего Bear Attack добавляет всем «спокойствия и умиротворения». Несколько раз я замечал, что его пытаются крестить и всякое такое. Но Джильберта Хэба это не волнует: он истово верует в чудеса. И Альгейду не волнует: ей все равно, откуда я взялся, кому что пообещал за лук, лишь бы стражникам мстить мог. А она меня за это может отблагодарить. Как может…
С языком у меня еще проблемы, но с пятого на десятое я уже разбираю, что мне говорят. Язык у них какой-то сложный: вроде что-то от английского есть, но вроде и немецкий. И латынь, кажись, до кучи. Или еще какой: я в языкознании как-то не специалист. Зато вот что пригодилось, то пригодилось: лучник я здесь и впрямь — первоклассный. А еще и лук мне достался отменный. До такого они тут еще лет восемьсот доходить будут. Правда, одно плохо: стрелы тут не слишком хорошо центрованы. Из классики ими стрелять можно, а вот из моего блочника они так летят, что самому страшно становится. А вдруг одной из этих кривых дур придет фантазия сделать мертвую петлю и садануть меня в затылок? Гарантий никаких…
Чтобы уж совсем не запугать местных жителей до состояния полной невменяемости, я разжился и обычным луком. Тоже очень хорошим, а по меркам здешних — просто волшебным…
Не прошло и трех дней моего пребывания в отряде-банде, как папаша Хэб решил устроить вылазку на большую дорогу в плане поискать, чего пожрать, чего выпить и чем прибарахлиться. И мы отправились к уже известному мне месту засады у поваленного дерева.
Ждать пришлось долго и нудно. Целых два дня мы сидели в засаде, жевали сушеное мясо и кормили комаров. На дороге ничего не происходило. И ничего не проходило, в смысле — никого. Кроме крестьян, которых грабить было не просто неудобно, а еще и бессмысленно: чего у этих бедолаг взять можно, когда у них самих ничего нет?
Но оказалось, что взять с них кое-что все же можно. На третий день к нашей засаде примчался, точно наскипидаренный, паренек в какой-то рваной тунике и захлебываясь протараторил, что к нам движется обоз с благородным воином во главе и десятком воинов в качестве охраны. Я, конечно, ни фига не понял, да спасибо папаша Хэб перевел. И мы стали готовить горячую встречу.
После батиного перевода я ожидал увидеть кого-то вроде рыцаря в блестящих доспехах и красивых перьях, но вместо этого на нас выехал мужик в длинном, до колен, черном вязаном свитере. Весьма бомжовистого вида. И только когда от этого «свитера» отскочила стрела, я сообразил, что это — кольчуга.
Воинов, кроме рыцаря, оказалось всего шестеро: двое конных и четверо пеших. Должно быть, мальчишка считать не умел, и все, что больше пяти, для него было десять. После первой же стрелы пехотинцы выставили вперед мечи, прикрылись щитами и встали вкруг возле своего командира. А вот всадники…
Тот, что был одет в такой же «свитер», развернул коня и, не говоря дурного слова, дал деру. А второй, очень напоминавший внешне азербайджанца Рафика, державшего свою палатку рядом с моим домом, вытащил лук и…
Не успел я сказать «мама», как рядом со мной дурным голосом завопил здоровенный детина с глуповатым добродушным лицом и странным именем Клем. В правом плече у него торчала стрела. А рядом катался по земле и вопил еще один наш боец — Уил. Ему стрела пробила бедро, и теперь он больше всего походил на персонажа Евстигнеева из старой комедии, который ногой свалил колонну Казанского собора.
Подняв глаза, я увидел, что «Рафик» крутится на своем коне посреди дороги. На тетиву уже наложена стрела, и он явно выбирает следующую мишень. Ну, коли так, я тебе сейчас устрою чемпионат по полевой стрельбе [4] .
Броском я вылетел на дорогу и сразу же откатился в сторону. Вовремя! В землю воткнулась стрела, и тут же, почти достав меня, — вторая. Вот гад! Как это он так быстро перезарядился?! Ну, да теперь мой черед…
Никогда не пробовали выстрелить из лука в положении сидя? Нет? Напрасно. Очень забавные ощущения. Особенно когда лук держишь криво, тетиву тянешь куда-то к подбородку, а рука пытается сложиться под немыслимым углом и зацепиться за ухо.
Однако натянуть лук я все же сумел. И попасть — тоже. Правда, не совсем туда, куда целился. А вернее, совсем не туда…