Мажуга швырнул кольт под ноги и, расстегивая куртку, поправил:
— Не «есть», а «был».
— Что — «был»?
— Шкаф. Видишь ли, оба мы с тобой погорельцы, горемыка. Нет у тебя больше ни шкафа, ни курточек, ни дома богатого, ни даже буровой. Все сгорело. Жалко мне тебя, Асташка.
— Снимай куртку, — повторил Астах.
Скинув бронированную одежку, Игнаш решился глянуть вверх. И увидел, что из окна, где торчит пулеметный ствол, клубами вытекает дым. Черные жирные струи плыли изнутри спокойно, без спешки, пожар не торопился — знал, что этот дом уже принадлежит ему. Когда Астах поднял голову, ладонь Йоли осторожно скользнула ему под полу куртки.
— Что ж ты сделал, мутант? — прохрипел Астах.
Он злобно ткнул Йолю стволом, она дернулась, охнула… и, пользуясь случаем, высвободила руку из-под полы Астаховой куртки. В руке был короткий нож.
— Я сделал? — спросил Игнаш. — Нет, это ты сделал. Ну так что, будешь стрелять в меня наконец? Или как? А то здесь жарко становится. Давай стреляй уж, покончим с этим.
Астах молчал, поглядывая то на Игнаша, то на дым, плывущий из окна. Потом решился, вскинул обрез. Йоля всадила ему нож в бедро. Мажуга упал, выбрасывая руку к лежащему в пыли кольту. Пуля, выпущенная из обреза, ушла вверх и расщепила дверной косяк. Йоля вывернулась из ослабшей хватки, отскочила в сторону, дважды бабахнул кольт. Астах завалился на спину, на лице его застыло удивленное выражение.
— Ну вот и всё, — устало сказал Мажуга, поднимаясь. — Йоля, лезь в самоход, поедем отсюда…
В дверях позади него хлопнул выстрел. Звук был совсем негромкий, и Мажуга не сразу сообразил, почему вдруг ноги перестали его держать и что это с ним такое приключилось, отчего он валится и валится… и валится. Когда он упал, Йоля увидела в дверях женщину. Круглолицая блондинка с дымящимся пистолетом, который она судорожно сжимала обеими руками. Женщина зажмурилась и снова вдавила спусковой крючок. Пуля вжикнула над головой Йоли, та метнулась в сторону, в другую, блондинка стреляла еще и еще. Она палила, не раскрывая глаз, не целясь. Мажуга корчился на земле, под ним расплывалась темная лужа, в крови отражались свет фар, луч прожектора и языки пламени, уже показавшиеся в окне второго этажа.
Расстреляв обойму, блондинка уронила руки и завыла. Йоля споткнулась, упала на колени. Над головой грохнул выстрел — не пистолет малого калибра, а ствол помощнее. Самоха, дохнув перегаром, хрипло произнес над сидящей Йолей:
— Вот теперь готово.
Блондинка, заливаясь кровью, распростерлась на пороге. Здание уже горело в нескольких местах, густые клубы дыма валили из окон, ползунья шкура на них корчилась и лопалась, языки пламени пробивались наружу.
— Эй, Игнаш, вставай, — позвал Самоха, — ты чего? Чего ты, Ржавый?
Они бросились к Мажуге, подхватили с двух сторон, подняли. Тот обвис в их руках, запрокинув страшно побледневшее лицо.
— Идем, дочка, бежать отсюда нужно, — пропыхтел оружейник. — Скорей! В грузовик его, я за руль сяду.
Они с трудом затащили вяло шевелящегося Мажугу в кабину, Йоля села рядом, обхватила его обеими руками. Ей казалось, что, если выпустить Игнаша хоть на миг, мир опрокинется. Руки были скользкие от крови, но она держала крепко.
— Йоля, — прошептал Игнаш, — так всегда бывает. Люди думают, что они оружию хозяева, что управляют им. На самом деле… послушай… — Он закашлялся, на губах выступила кровь.
— Молчи, молчи, — просила Йоля, — береги силы.
— Нет, я должен сказать… я понял. Оружие не просто над нами властвует, оно нас ведет. И… и… и приводит… к…
Самоха завел двигатель, стал сдавать назад, бормоча, что нужно спешить, потому что зарево над усадьбой сейчас заметят те, кто на буровой…
— Ничего, — твердил толстяк, — ничего, вот привезем его в Харьков, и первым делом к лекарям. Знаешь, какие у нас в цеху лекари? Они, дочка, и мертвого поднимут, вот какие… Ты рану ему зажми, тряпкой какой или чем… А, ты уже сама догадалась? Это правильно, правильно, дочка…
До Харькова Мажуга не дотянул. Он перестал дышать у того самого холма, где Йоля впервые увидела небо над собой. Теперь она попросила Самоху остановить грузовик и помочь ей выкопать могилу. Небо и впрямь было красивым: сперва темно-синее, с медленно бледнеющими звездами, потом розовое, красное и, наконец, пронзительно-голубое.
Самоха терпеливо ждал и после того, как пригладили землю на могильном холмике. Ждал, пока Йоля смотрела в небо…
Когда совсем рассвело, на горизонте громоздкой серой глыбой встал дым сотен труб, он медленно поднимался к небесам, набухал колеблющейся громадой, струи различных оттенков сплетались, смешивались в бесформенную массу — как будто равнина вспухала волдырем, который вот-вот прорвется, и брызнет оттуда что-то опасное, смертоносное. Так и было на самом деле — из этого города во все концы Пустоши везли оружие. Оно обладает великой властью над людьми, оно ведет их странными и опасными путями.
Йоля долго глядела на чудовищный дымовой волдырь, вздувшийся над равниной, серый призрак того, старого, давно умершего города. Будто силуэты древних зданий выросли среди степи и колышутся под ветром.
— Куда ж ты теперь, дочка? — спросил Самоха. — Хочешь, идем со мной, а? В Харьков. Домой…
Йоля встала, утерла мокрые щеки, подтянула узел, стягивающий вышитый Лушей платок, и помотала головой. Она не хотела возвращаться в Харьков — город, который дал ей все и который затем все отнял. Бескрайняя Пустошь лежала перед ней, и «беретта» в кобуре на поясе уже вела Йолю странной дорогой.