— Волнений? Это ты называешь волнениями? Тело вспомнило перенесенную боль, ту особую боль. Тогда она пыталась кричать, пыталась отпихнуть этого человека, пыталась укусить его. Сильные взрослые руки, закаленные войной, легко удерживали ее, она вся была тогда в синяках и царапинах.
— Нет, я не имел в виду физические страдания, а то, что ты не могла тогда понять, что случилось. Ты не могла указать нам этого человека, Эсмайя, ты ведь его толком и не разглядела. И все говорили нам, что ты забудешь…
Она почувствовала, как губы складываются в какое-то подобие оскала. По выражению отцовского лица она представила, на что сейчас была похожа.
— Я помню его, — сказала она. — Я не знаю его имени, но я помню его.
Отец покачал головой:
— Ты не могла в то время рассказать все связно и подробно. Ты устала, была напугана, ты, возможно, даже не видела его лица. Теперь ты участвовала в настоящем сражении, ты знаешь, какая при этом бывает путаница и смятение…
Он еще сомневается, он смеет сомневаться даже теперь, когда она говорит ему, что знает. В сознании яркой чередой пронеслись недавние события на «Дес-пайте». Смятение, путаница? Возможно. С точки зрения изложения фактов на суде — да, но она прекрасно видела лица всех, кого убила, и тех, кто пытался убить ее. И запомнит их навсегда.
— Покажи мне картотеку полка, — проговорила она, чуть не задохнувшись от злобы. — Покажи, и я сразу найду его.
— Ты вряд ли сможешь узнать… после стольких лет.
— Себэстиан сказал, что убил его… Значит, ты знаешь, о ком идет речь. Если я смогу узнать его, ты поверишь, что я все помню. И что ты был не прав, а я права.
Эсмей не задумывалась или не хотела задумываться, почему это ее сейчас так волновало. Доказывать генералу, что он не прав, убийственно с профессиональной точки зрения и глупо с военной. Но…
— Навряд ли, — снова сказал отец, но без прежней уверенности. Без лишних слов он направился к своему кабинету. Эсмей пошла за ним, она изо всех сил сдерживала себя, чтобы не ударить его в спину. Он подошел к экрану и нажал на нужные кнопки. Эсмей заметила, что руки у него дрожат. Она испытала спокойное удовлетворение. Отец отступил, а она подошла поближе.
На экране появлялись лица, по шесть сразу. Она внимательно смотрела, она сама точно не могла сказать, узнает она этого человека или нет. Может, отец даже открыл не тот год. Ему ведь хотелось, чтобы она не узнала. Он вполне мог бы обмануть ее, правда это на него не похоже, даже в такой ситуации.
Суизы не лгут… А он ее отец.
Он обманывал ее раньше, именно потому что был ее отцом. Она заставила себя перестать об этом думать и уставилась на экран.
Большинство из лиц она вообще не узнавала, да и откуда? Она не была в Бухоллоу-Бэррекс после того, как отец отправился туда. Некоторые лица показались знакомыми, но при виде их она не испытала ни страха, ни угрозы. Наверное, эти люди до того служили вместе с отцом, а может, даже охраняли эстансию. И среди них такой молодой Себэстиан Корон, его-то она мгновенно узнала. Значит, с памятью все в порядке.
Она слышала, как дышит отец, но даже не смотрела на него. Она смотрела только на экран. Ей и так было нелегко сконцентрировать внимание, да еще горло сжимало, как в тисках. Вереница лиц, одно за другим, она слышала, как отец пошевелился в кресле, но ничего ей не сказал. Кто-то подошел к двери. До нее донесся шорох одежд, но она даже не обернулась. Отец, видимо, жестом приказал человеку удалиться, потому что она не слышала никаких разговоров, лишь удаляющийся шорох.
Почти весь личный состав полка, а она так и не нашла лица, которое сама внутренне не могла заставить себя восстановить. Ее начали мучить сомнения. Лицо, которое осталось у нее в памяти, было в тот момент искажено, как могут искажаться лица мужчин, готовых к насилию… Возможно, она не узнает его среди этих торжественных, бесстрастных лиц. Но он должен быть тут… Корон, уж конечно, сказал бы ей, если бы он служил в другом полку или был бы офицером.
А может, не сказал? Она заставила себя не останавливаться и перешла к офицерскому составу. Первым шел отец: никаких седых волос, рот — одна прямая твердая линия. Дальше в порядке уменьшения званий… У нее перехватило дыхание. Да. Сердце чуть не остановилось, потом чуть не выскочило из груди от страха, того старого страха. Он смотрел на нее прямо с экрана, аккуратный, красивый, волосы цвета меда зачесаны назад… Она помнила более темные волосы, спутавшиеся от пота и грязи. Но это он, точно он, она не сомневалась ни секунды.
Она пыталась найти в его лице какой-то изъян, порочность. Ничего такого. Правильные черты, серые глаза, такие не часто встречались на Альтиплано и очень ценились. Маленький значок отличника учебы,косичка на эполетах указывала на то, что он был старшим сыном в семье и на него возлагались особые надежды. Губы сжаты в одну прямую линию, — наверное, подражал ее отцу… Имя… она должна знать его имя. Она знала его семью. Даже танцевала с его младшими братьями во время Праздника Урожая за год до того, как уехала с Альтиплано.
Во рту пересохло, она не могла говорить. Эсмей пыталась сглотнуть. Тогда она тоже ничего не могла выговорить. Наконец она сказала:
— Этот, — и пальцем ткнула в лицо. И очень удивилась, что руки не дрожат.
Отец встал, она чувствовала, как он подходит к ней сзади, и постаралась не отшатнуться. Он издал звук, как будто кто-то ударил его в живот.
— Боже мой! Ты узнала… Каким образом? Гнев развязал ей язык:
— Я же говорила тебе. Я все помню.
— Эсмайя…— простонал он. Это была мольба. Он положил руку ей на голову. Она высвободилась и отошла от экрана.
— Я не знала, как его зовут, — сказала она. Удивительно, как это ей удается говорить ровным голосом. — Я была слишком маленькой, меня не представляли, даже если он и бывал у нас дома. Я не могла назвать тебе его по имени или описать по-взрослому. Но я знала. Ты ведь не показывал мне тогда эти фотографии.
Она взглянула на отца. Лицо его было словно высечено из белого мрамора, сухое, жесткое, неестественное. Это она его так видит или он такой на самом деле? Она перевела взгляд на стены, оглядела его кабинет, обращая внимание лишь на привычные, знакомые вещи, В ее сознании что-то менялось, как будто каменные стены оказались всего лишь декорациями на передвижных экранах. Что она в действительности о себе знает? О своем прошлом? На что можно положиться?
На фоне этого хаоса твердыми и непоколебимыми казались ей только последние годы, проведенные во Флоте. Она могла точно сказать, что с ней там происходило. С первого дня в подготовительной школе до последнего дня трибунала — она точно знала, что делала и кто что делал по отношению к ней. Она сама создала этот мир для себя, она ему доверяла. Адмирал Вида Серрано, во многом так похожая на ее отца, никогда не обманывала ее… Никогда ничего не скрывала. Все, что ей пришлось подавлять в себе, скрывать, ушло безвозвратно. Ей вовсе не нужно разыскивать ту Эсмей, которая любила ездить верхом, или рисовать, или играть на старинных музыкальных инструментах… Ей нужно позаботится о своей безопасности, и пока это у нее неплохо получалось. Она может принести в жертву Альтиплано, она уже это сделала.