Жертвоприношения. От этого зрелища даже самый крепкий желудок мог вывернуться наизнанку.
Стрекот насекомых стал громче. Миллионы невидимых крыльев терлись друг о друга. Воздух в помещении был затхлым и смрадным; фильтры систем жизнеобеспечения в доспехах космических десантников загудели, пытаясь справиться с изменившимися условиями.
Вокруг мерцали призрачные козлиные черепа. Кулес прострелил голову культисту, которого он счел бы мертвым, если бы тот вдруг не потянулся к оружию.
Спящий готов был пробудиться.
Над алтарем поднимались удушливые испарения, отвратительный смрад тысячелетий. Даже встроенные в броню фильтры не уберегли Приада от запахов могильной плесени и затхлости подземных гробниц, веками лишенных света и доступа свежего воздуха. Хотя доспехи Астартес закрывались герметично, десантники все же ощутили мерзкий привкус на языках. Мир вокруг вдруг начал расплываться и вращаться калейдоскопом тошнотворных красок.
Приад почувствовал, что у него из носа и из ушей потекла кровь. Клапаны шлема задрожали, отводя изливающуюся из брата-сержанта жидкость. Командир Дамоклов увидел, что Кулес и Андромак упали на колени. Натус и Сциллон открыли огонь по теням. Диогнес и Пиндор покачивались, с трудом удерживая равновесие.
Жуки… стрекочущие жуки ползли по их доспехам. Приад видел, как насекомые, шевеля усиками, бегут по забралу его шлема.
Сержант пытался их стряхнуть. Пытался подойти к алтарю.
В пространстве главного зала стало формироваться тело Спящего. Оно было соткано из насекомых, постепенно сливающихся в однородную массу…
Глаза… огромные фасетчатые глаза посмотрели на десантников… проступили лицевые скулы… проявились жвала, длиной с рост взрослого мужчины. Из окончательно сформировавшихся глаз чудовища излился желтый свет.
Рои насекомых покрыли Дамоклов, принуждая воинов опуститься на колени. Прямо на глазах Приада жуки принялись пожирать плоть культистов. Мелкие твари не разбирали мертвых и еще живых…
Пылающие желтым огнем фасетчатые глаза уставились на брата-сержанта, становясь все более и более материальными. Кошмарные жвала раздвинулись.
Приад метко вогнал болтерный заряд прямо в сочащуюся липкой слюной пасть и устремился к алтарю.
Командиру Дамоклов пришлось оттирать поверхность камня от крови и чьих-то кишок, чтобы найти сглаженные временем углубления, предназначенные для реликвий.
Рои хищных жуков гирями повисли на руках Приада и лавиной хлынули в мешок, стоило его открыть. Брат-сержант доставал сокровища Йоргу одно за другим, вставляя в каждое из них в подходящую нишу.
Когда его ладонь сомкнулась на последнем, на скипетре, полчища насекомых облепили его шлем, полностью лишив зрения. Приад растер их перчаткой.
— Спи и дальше! — взревел сержант, и голос его прогремел в динамиках, забитых раздавленными жуками. — Спи вечно!
Когда все закончилось, столица Йоргу дымилась, словно залитый водой костер. Грозовые тучи унесло дальше к северу и небеса практически выцвели, если не считать поднимающихся к ним желтоватых облаков сернистого газа.
Город бушевал словно огромный раненый зверь.
— Поступило сообщение из офиса лорда-милитанта Фарисея, — сказал Кулес, пересылая на информационный планшет Приада запись вокс-передачи.
Брат-сержант приобщил ее к остальным. Пятнадцать официальных заявлений протеста от Фарисея, кронпринцессы и даже от самого короля-избранника.
— Будь они все неладны, — произнес Приад.
Дамоклы зачистили и запечатали курган, но еще никому не рассказывали о том, что там произошло. Впрочем, будет лучше, если йоргунцы не узнают, какая беда чуть не свалилась на их головы.
— Они направят свои петиции на Карибдис, — осторожно заметил Хирон.
— Да и пес с ними, — отозвался Приад, вынимая из кармашка на поясе золотой палец и включая его.
Тут же развернулась крошечная голограмма Мабузе:
— Великий магистр ордена Сейдон! — начал свое обращение инквизитор. — Испуская свой последний вздох, я возношу перед вами хвалу Дамоклам. Без всяких сомнений на их головы посыпятся упреки и проклятия за то, что они пренебрегли своими обязательствами защищать имперскую аристократию. И все же я обязан донести до вашего сведения некоторые существенные сведения…
Приад отключил голограмму.
— Не думаю, что нам есть чего стыдиться, — произнес он.
Далеко внизу, в воде грязевых равнин и временных морей Йоргу, отразилось сияние турбин их челнока. Похожая на начищенный до блеска зазубренный кинжал, играющая отраженным от изогнутых бортов солнечным светом, на восточном небосклоне возникла пока еще похожая на крошечную звездочку имперская баржа.
Податливый нанос илистого песка сполз прямо перед ним и провалился во тьму впадины. Вверху, там, куда достигал солнечный свет, светло-голубой прогалиной покачивался мир. Здесь, внизу, было так безмятежно, что Аэкону показалось, будто он стоит на песчаном пляже под ясным голубым небом. Если не считать тисков давления, всеобъемлющего холода и гулкого шума в ушах. И еще один шаг. Босые ноги поднимали дымку мелкого донного песка, вьющуюся вокруг коленей. Аэкон был обнажен, если не считать ремня да пересекавшей широкий торс лямки небольшой, затянутой бечевкой сумки.
Сколько же прошло времени? Шестнадцать минут. Он внимательно вел отсчет, хотя те воины фратрии, которые знали в этом деле толк, предупреждали, что сбиться — проще простого. После семи-восьми минут разум начнет туманиться, несмотря на автономию функций усиленной легочной системы, осмотический кислородный обмен и ускоренный вывод токсинов. В кровотоке все равно будут накапливаться отравляющие вещества, и это вдобавок к воздействию температуры и давления. Он начнет ошибаться.
Если он обсчитается всего лишь на полминуты, если разум его помутится, тогда — конец, он умрет. Как дурак.
Некоторые братья предупреждали о галлюцинациях. О безмятежном спокойствии, подстерегающем неосторожных или плохо подготовленных. Видения приходят весьма утешительные, говорили они. Прекрасные. Они заставляют человека поверить в то, что все у него хорошо, и он сможет продержаться здесь вечно. Это были признаки уже наполовину свершившейся смерти.
Аэкон оттолкнулся от песка и взмахнул могучими руками, устремляясь сквозь толщу воды и тьму котлована. Почувствовал, как в легких медленно нарастает жжение, как в мускулах вырабатывается молочная кислота, а кожу лица и груди растягивает глубоководное давление. Руки и ноги словно налились свинцом.
Еще немного дальше, еще чуть-чуть глубже. Шестнадцать с половиной минут, стойко считал он. Второе сердце стало стучать тяжелей. Его окружала чернота. От мягкой губы впадина круто обрывалась вниз, уклон шел практически перпендикулярно к верхнему шельфу. Тут же вода стала холодней. Слишком далеко от солнечного света, на десять-двенадцать градусов меньше, чем на поверхности. Перевернувшись головой вниз, он раздвигал воду руками, словно веслами, и работал ногами. Такое чувство, будто голова охвачена сжимающимся металлическим обручем. Из уголка рта выскользнули несколько жемчужных пузырьков.