— Именно! Говорят, там опять кого-то убили. Клейменый смертник проник прямо в отделение Департамента Правопорядка… Ему удалось подорвать себя на первом этаже. Погибло пять десятков человек, сотня раненых…
— Это никогда не закончится…
— Увы, но, похоже, вы правы. Что бы ни случилось, «отверженных» никогда не уравняют в правах с гражданами.
— Вы, кажется, сочувствуете им?
— Клейменым — да, но не террористам. Что они пытаются доказать, убивая ни в чем не повинных людей? Лишь вызывают всеобщее озлобление, в результате чего их еще больше ненавидят. А ненависть ни к чему хорошему никогда не приводила…
Лаури вспомнил своих соседей. Вот уж кому он с удовольствием снес бы при случае головы! Кровожадные мысли были неуместны, его даже немного напугали этакие выкрутасы собственного разыгравшегося воображения.
— Существует одна теория… — неуверенно начал он. — Довольно смелая, хотя лично я… Понимаете, за такие мысли можно оказаться сами знаете где… Надеюсь, вы не являетесь тайным осведомителем Департамента Благополучия?
— Что вы! — Кайса непринужденно рассмеялась. — Со мной вы можете быть предельно откровенны…
— Ну, раз так… Некоторые неофициальные источники, которым я склонен доверять, предполагают, что все эти террористические акты организованы силами того же Департамента Благополучия или военными…
— Но зачем им убивать мирных жителей?
— Чтобы потом, прикрываясь лозунгом борьбы с терроризмом, еще больше урезать и так уже порядком урезанные права пандейских граждан. Тотальный контроль за всеми людьми вне зависимости от пола, возраста или социального положения, понимаете?! Мы к этому уже почти пришли, приблизились к той страшной черте, за которой всех нас ждет одна огромная неприступная тюрьма, из которой невозможно бежать… Так произошло в Стране Отцов. Жуткий бесчеловечный эксперимент благополучно осуществился. Люди перестали быть людьми, превратившись в бездумных марионеток. Наше государство по сравнению с ними — оплот свободомыслия.
— Вас действительно это волнует?
— Да как сказать… Не то чтобы очень сильно, но иногда задумываюсь над тем или иным аспектом окружающего бреда… Впрочем, о чем это мы с вами говорим? Хорошо, что нас никто не слышит. Двое молодых людей — и такие мрачные неуместные разговоры. Простите меня, я не должен был затрагивать эту тему…
— Ну что вы! — в свою очередь принялась оправдываться Кайса. — Это я первой затронула данную тему, рассказав вам о причине моей задержки.
Возникла неловкая пауза.
Девушка робко отпила немного лимонада из своего стакана.
— Слишком сладкий напиток для меня… — она сокрушенно покачала головой.
— Я закажу вам что-нибудь другое! — спохватился Нурминен, делая знак официантке.
— Не стоит беспокоиться…
— Нет, я настаиваю.
Подошла давешняя грустная женщина, и Лаури попросил ее принести несладкий чай со льдом.
В ожидании заказа Нурминен украдкой поглядывал на спутницу, силясь понять, кто она на самом деле, о чем думает, чем живет, что ее интересует, а что, наоборот, оставляет равнодушной? Любой незнакомый человек — вещь в себе, причем — очень опасная вещь, потому что никогда не знаешь, как он себя будет вести, если ты попадешь в ситуацию, когда окажешься всецело зависимым от него. Ну, а если незнакомый человек — женщина, которая, к тому же, тебе симпатична, то нужно быть осторожным вдвойне: рана, которую ты способен от нее получить, может не заживать годами…
— Почему вы выбрали для встречи именно это кафе? — нарушил, наконец, неловкое молчание Лаури. — Знаете, я даже поначалу подумал, что вы…
— Продолжайте же, продолжайте… Ну вот, снова замкнулись в себе! Что ж, я скажу за вас. Очевидно, что это кафе исключительно для женщин-активисток братства «Белых сестер», так ведь?
— В общем-то, да…
— И вы думаете, что я — одна из них?
— Мне кажется, что вы все-таки не такая… Во всех этих женщинах есть что-то… мужское, что ли… Вы же — настоящее воплощение женственности.
Кайса звонко рассмеялась:
— Спасибо за комплимент! Я захожу сюда только потому, что тут на меня меньше всего обращают внимания из-за респиратора и не тычут пальцем, как в других частях города.
— Да, я вас, кажется, понимаю…
— Здесь мой внешний вид никого особо не волнует. Все эти женщины… они хорошо понимают, что значит быть не такими, как все, и именно это роднит меня с ними… Знаете, вы очень странный человек, Лаури, странный и интересный. Я впервые встречаю такого собеседника, как вы.
— Чем же я так странен?
— Вы говорите о вещах, о которых девять мужчин из десяти на вашем месте ни за что бы не заговорили, даже если бы их при этом пытали раскаленным железом.
— Это комплимент или упрек?
— Пожалуй, первое.
— Что ж, спасибо! В свою очередь признаюсь, что вы тоже весьма необычная девушка, Кайса… Пусть это прозвучит очень банально, но мне кажется, что мы знакомы много лет и вдруг случайно встретились в этом небольшом уютном кафе, почувствовав то одиночество, которое окружало нас все эти годы, когда мы были так далеко друг от друга…
— Звучит непонятно, но романтично, — улыбнулась девушка. — Говорить на первом свидании о собственном одиночестве довольно смело, вы не находите?
— Значит, у нас свидание?
Кайса не ответила, задумчиво глядя на дно пустого стакана, где медленно умирали кубики льда, и Нурминен понял, что сболтнул лишнее. А ведь все к этому шло. Недаром мудрые люди говорят, что сперва нужно думать и только потом говорить. Неужели он все испортил только одной короткой дурацкой фразой? Неужели это конец их еще толком не начавшегося знакомства?
— Какая потрясающая мелодия! — неожиданно оживилась Кайса.
Честно говоря, он не обратил внимания на музыку, воспринимая ее как некое неизбежное зло, специфический фон, заглушающий чужие разговоры.
— Не правда ли, очень красиво?
Лаури кивнул, хотя мелодия не казалась ему столь уж очаровательной. Необычной — да, но красивой… С другой стороны, что он понимал в музыке?
— Кажется, это Ресту Лояну! — Кайса со странным выражением слушала разливающуюся по залу струнную аранжировку. — Да, определенно это он, великий хонтийский композитор. Его много преследовали, и, когда ему уже почти удалось сбежать в Пандею, он был арестован и по приказу Хонтийской Патриотической Лиги расстрелян вместе с семьей.
Разговор неожиданно перешел в незнакомую для Нурминена область, и он решил благоразумно промолчать, дабы не демонстрировать спутнице дремучее невежество. Он бы с удовольствием увлекся музыкой, если бы не проклятая война, забравшая лучшие годы его и без того короткой молодости.
Постепенно окружающая реальность стала обретать свои привычные формы. Это неожиданное свидание в кафе, кардинально нарушившее ход его обыденной жизни, воспринималось теперь как нечто само собой разумеющееся, к чему он шел все эти долгие, унылые и, чего греха таить, полные безнадежного смертельного одиночества годы. Предчувствие грядущих перемен? Нет, скорее, робкое ощущение такой желанной неизбежности. Очередная отправная точка преодолена, а дальше… будь, что будет!