Он снимал их медленно, каждый протирал о колено и клал на кровать. Поднял руки и начал развязывать на шее ожерелье.
— Ты собери их, собери. Когда совсем тошно станет, надень. Это как в степи яремную жилу прокусить коню и крови напиться: противно, но силу дает. За мной тоже охотятся, если я проявлюсь да задержусь, налетят, плохо будет. Принес я им хлопот столько, что и… Хотя все равно достали меня, откуда не ведал, достали. Тамаш этот со своими бликами черными. Но уж ладно. Тебя, может, и не тронут, своим счесть хотят, а девку твою убьют. Точно убьют. Они ведь ждут, что ты, как спелый желудь, от ветви оторвешься, упадешь, о камень ударишься и раскроешься. Тут они тебя и сожрут. Как свиньи сожрут. Они ждут, а ты все не отрываешься. Не девчонка ли твоя виновата? Не она ли тебя к ветке вяжет? Они ведь думают, что она тебя держит, а не ты сам держишься. А ты держишься? Или все-таки и она помогает?
Он снял ожерелье с шеи и стал тем, кого Кай знал. Недолго, но знал. Отцом его кровным. Сакува. Строгим врачевателем с зелеными глазами.
— Я не убивал девчонку, — произнес он. — Я воткнул ей нож в сердце, но не убивал ее. А глинка мне не нужна. Я уже столько смертей задолжал этому колдовству, что я весь как моя глинка, да и сиун мой уже замучился меня искать…
Последние слова он произнес, окутываясь белесым туманом, мутнея, и тем же мутным силуэтом вдруг поднялся с постели, вытянулся, наполнился блеском, словно остекленел, и растворился без следа.
Один миг был счастливым — между непроглядной пропастью сна и пробуждением. Один миг без жажды, без тревоги, без отчаяния, без груза, придавливающего к земле. Был — и нет. Глаза открылись и разглядели Каттими на постели напротив. Сидела, сдвинув колени, прижавшись спиной к замазанной известью стене. В комнате было холодно. Кай потрогал рукой глиняную трубу, она едва грела. За окном колыхалась утренняя мгла. Опять кружились снежинки.
— Как я уснул? — спросил охотник.
— Никак, — пожала плечами, шмыгнув носом, Каттими. — Когда… Сакува исчез, ты и сам словно остекленел. Сел на кровать, закрыл глаза, замер. Часа два так сидел, а потом я просто положила тебя на бок и накрыла одеялом. Ты не уснул. Словно ушел куда-то.
— Не помню ничего, — признался Кай и поморщился, жажда снова напоминала о себе. — Собирайся.
— Куда мы? — спросила Каттими.
— Куда-нибудь, — буркнул Кай. — Здесь оставаться нельзя.
Они выходили из гостиницы по одному. Кай спустился в полупустой с утра зал, присел за один из столиков, заказал ягодного отвара и пяток пирогов с мясом, осмотрелся. Закрыл глаза, попытался накинуть насторожь, как учила его Каттими, но обращенную внутрь. На беспокойство, сосредоточенность, напряжение. Ничего не почувствовал, кроме уныния, страха и головной боли утренних выпивох. Нацедил горячего отвара во фляжку и, едва Каттими тоже спустилась вниз, тут же вышел вместе с ней на заметенные свежим снегом улицы Хилана.
— Куда теперь? — пробубнила Каттими с набитым ртом.
— Пойдем искать книжные лавки, — процедил сквозь стиснутые зубы Кай. — Если, конечно, кто-то еще торгует пергаментами и свитками, когда Пагуба готовится обрушиться на Хилан.
— А чем Хилан лучше других городов? — хотела было надуть губы Каттими, но увидела глаза спутника, осеклась, подскочила, стиснула его лицо в ладонях, принялась растирать виски и пришептывать какие-то заклинания. — Очень плохо?
— Не знаю. — Кай покосился на громаду замка иши. — Всякий раз жажда и головная боль усиливаются. Вчера стало легче, после того как… Утром так вовсе думал, что прошло, а теперь… накатило. Может быть, эта жажда и прекратится, когда мы найдем последнего из двенадцати, но, если все пойдет так, как идет, я не выдержу на десятом. Так что, кажется, я понимаю, почему тебя хотят убить.
— Почему? — вытаращила глаза девчонка.
— Если они хотят, чтобы я останавливал их Пагубу в мучениях, именно ты этому мешаешь. Мне стало легче. Не слушай. Брежу.
— Он там? — Каттими показала на стены замка.
— Да, — кивнул Кай. — Он или она. Если он — Паркуи или Хара. Асва вроде бы точно не здесь. Если Эшар — она. Но я не хотел бы, чтобы это была Эшар.
— Почему? — удивилась Каттими. — Она бы тебе, наверное, все объяснила.
— А если вот так же, как Сакува? — спросил Кай. — Впрочем, о чем мы говорим? Поспешим к северной башне. Лавки, которые торгуют диковинами, все на улицах, ведущих от нее к Водяной башне. Если пергаменты где-то и продаются, то только там. Но смотри вокруг, слушай вокруг, чувствуй вокруг. Если что-то случится с тобой, мне будет все равно, что случится и с Хиланом, и со всей Салпой.
Он первый раз сказал ей такие слова. В сущности, он вообще впервые за все эти месяцы, с тех пор как торговец рабами Такшан прислал к нему девчонку в рубище, говорил ей те слова, которые, может быть, хочет услышать каждая. И теперь ему как никогда хотелось обернуться и посмотреть ей в глаза. Но он не сделал этого.
У северной башни они натолкнулись на Эппа. Тот раздраженно выговаривал что-то охранникам, заметил спутников, кивнул Каю, но потом почти сразу же заорал кому-то наверху, тот задудел в трубу, и мимо башни промчались всадники — трое в черных плащах, остальные в белых, не менее дюжины общим числом.
— К воротам пошли, — сплюнул под ноги Эпп. — Значит, прижарило.
— Кто это был? — спросил Кай, ловя Каттими за руку и пряча ее от людной улицы за себя и старшину.
— Ловчие, — расправил плечи Эпп. — Птенцы Тарпа. Ну и от Данкуя кто-то обязательно. Они стараются не показываться на людях зря, но, видно, невмоготу стало. Хап и Хаппар впереди, третьего не знаю. Всегда рядом держатся, один высокий, другой низкий. И в этих балахонах не перепутаешь. Стряхнули ребятки скорлупу, перышки высушили, можно и голову сложить во славу Хилана. Отправились стены Хилана осматривать снаружи.
— Пора уже? — спросил Кай.
— Ишхамай пока никто не видел, — буркнул Эпп. — Отчего не ночевали в доме?
— Мешки оставили, пошли по городу побродить, да задержались, — объяснил Кай.
— И как? — хмыкнул Эпп. — Аппетит нагуляли? Много хиланцев положили в схватках?
— Хиланцев, — выделил Кай, — ни одного. Но кое-кого встретили. Что с Хармахи?
— Ничего, — развел руками Эпп. — Исчез. С утра зашел к цеховым справиться, сказали, что перестал передавать весточки. Как дождем смыло. Месяца три уже как. Или даже раньше. С тех пор как смотритель появился, так и исчез. Знамо дело, смотрители никогда не жаловали ни колдунов, ни тех, кто изобретает всякое. Будь я на его месте, тоже бы смотался. А там кто его знает. Может быть, бродит по улицам, а они его не признают. Шепнули мне, что великий умелец он, не только в железе разном понимает, но и личину менять может. Почти как ты, парень. А может, и лучше. Хотя что горевать, налажено уже все у цеховых, и без Хармахи не оплошают. Далеко теперь-то?