Это случилось через неделю. В том самом месте, где уже больше четырех месяцев назад Кай испытал настоящий ужас. Тогда он только начинал свой путь в Намешу, куда точно так же решил добираться обходными тропами. Неизвестно почему, его вынесло к развалинам Араи. Он спешился и побрел, раздвигая бурьян, к верхушке оплывшего холма. Под ногами точно так же хрустели глиняные черепки или кости, как и тогда, когда он был здесь вместе с Сакува, но Пагуба уже перевалила за третий год, и он перестал вздрагивать, когда слышал топот очередной пустотной мерзости. Тогда он шел по развалинам один, думал о том, что когда-то здесь стоял город клана Крови — клана Эшар, клана его родной матери. И о том, что в прошлую Пагубу она сражалась на стенах Араи. И может быть, и ее кровь впиталась в старую землю. Кровь ее родителей так уж точно. Хотя что значил для великой колдуньи или богини, пусть даже здесь в Текане воплощалась только ее тень, пепел, что значили для нее родители? Сколько таких родителей было у Эшар под куполом красного неба? Скольких она помнила? А сколько у нее было детей? И что стало с ее детьми? И что стало с нею самой после того, как она обратилась в демона на площади Хурная?
Он дошел тогда до верхушки холма, который вряд ли возвышался над окружающей его пустошью больше чем на пару локтей. Нашел то место, где один из ловчих Пустоты вершил свое колдовство. Вычерченные им круги и линии так и не заросли. Словно кто-то пролил их смолой. Тогда Кай почувствовал холод, леденящий холод, и поторопился уйти с заросшего бурьяном пепелища. Отъехал на пару лиг, развел костер и, полагаясь на испытанного приятеля — Молодца, улегся спать. А утром-то и испытал настоящий ужас.
Утром он понял, что костер потух, рядом с ним, чего не случалось никогда, спит его огромный черный конь, а вокруг костра, коня и самого Кая вычерчен тот самый рисунок, который он видел на развалинах Араи. И линии этого рисунка пролиты никак не смолой, а самой настоящей кровью. Только жертвы в центре рисунка не было, конечно, если не считать жертвой самого Кая. Целого и невредимого Кая, которого с той поры стала мучить странная, неутолимая жажда, просыпавшаяся тогда, когда рядом появлялся кто-то из двенадцати. Впрочем, нет, поселилась она еще в Хурнае. Да. В тот самый миг, когда он уколол руку. В тесной толпе что-то острое впилось ему в руку, он обернулся, увидел какого-то бродяжку, встряхнул его за плечи, и тот, размазав рукавом сопли по обыкновенному мальчишескому лицу, радостно спросил охотника:
— Это ты Лук, Луккай, Кир Харти, Кай, зеленоглазый охотник и по прозвищу Весельчак?
Он так и сказал «и по прозвищу Весельчак». Кай и вправду не сдержал улыбку, хотя что там скрывать, улыбался нечасто. Но вслед за этой улыбкой он получил полоску пергамента в руки с поддельным посланием от Паттара… и жажду. Жажду получил с уколом, хотя ни занозы, ничего другого в крохотной ранке не нашел. Отголосок той жажды, которая настигла его в полную силу внутри магических кругов. Но отголосок вдруг счастливо утолился в миг гибели Кессар и не напоминал о себе до времени, а значит, почти забылся. Но теперь… Теперь, когда он вернулся к развалинам Араи вместе с вновь обретенной в странствиях бесценной спутницей, та же самая жажда вдруг снова напомнила о себе.
— Стой, — обернулся Кай к Каттими, когда до Араи осталось менее полулиги. — Покажи татуировку.
— Зачем? — Девчонка недоуменно подняла брови, но распустила ворот рубахи, сдвинула ткань, показала тонкий узор, составленный из звезд и кругов, насаженных на их лучи. Крохотных звезд — он не сразу и рассмотрел их, — сделай шаг назад, только и увидишь простенький цветочный узор. А ведь прижимался не раз к нему губами, смотрел — и не видел.
— Что это? — прошептал Кай.
— Обычный отворот, — пожала плечами Каттими и стала зашнуровывать ворот, а ведь могла и запястье обнажить, негодница!
— Нет, — не согласился Кай, — это не обычный отворот. Это магический рисунок ловчих Пустоты. И я видел его не однажды. А как-то раз и сам оказался в его центре!
— Расскажешь? — вытаращила глаза Каттими и тут же, видно уловив обиду в голосе охотника, и сама надула губы. — Точно. Ты ведь моих товарок с подводы Такшана не раздевал. Или ни разу не позабавился с вольной из-за Хапы? Да почти у всех такой отворот. Его накалывают лет в пять. Есть такие маленькие деревяшки с иглами, которые составляют ровно один цветок, каждый день тебе делают по одному уколу, и за год отворот как раз и составляется — запястья, лодыжки, талия и шея. Только это не рисунок какого-то там ловчего Пустоты, это рисунок на крыше главного Храма Пустоты. Об этом все старухи-ведуньи знают. Ой, — она почти испугалась, — так Неку рассказывал как раз об этом рисунке?
— Не знаю… пока, — процедил сквозь зубы Кай. — Но узнаю. Что-то не так.
— Где не так? — испугалась девчонка.
— Здесь не так, — отрезал Кай. — Болотом пахнет, трясиной. Но тут был город. Точнее, развалины города. Араи. Клан Крови. Клан Эшар.
Развалины исчезли. Рощи, которые окружали пустошь, остались на месте, но невысокого холма в бурьяне больше было. На лигу раскинулась трясина. На краю пустоши земля обрывалась, словно огромный подземный плывун вдруг уполз неведомо куда, грунт рухнул на десяток локтей вниз, и там булькало и издавало зловоние что-то черно-зеленое, переплеталось, шипело и силилось подняться змеиное и гадкое.
— Пагуба, — прошептала побледневшими губами Каттими. — Та самая, которая раз в тысячу лет. Которая не прощает никому. Даже уже умершим городам.
— И Харкис тоже, — вымолвил Кай, разглядел муть в глазах девчонки, ударил ее по щеке и, в ответ на распахнутые, наливающиеся слезами глаза, коротко приказал: — Быстро, гони за мной.
Они скакали весь день, и всю ночь, и еще день, и Кай сам удивлялся, как он находил уже забытую дорогу в этом затерянном в глубине Текана краю, но уже под вечер следующего дня спешился возле того самого оврага, где впервые встретился со своим настоящим отцом, и повел лошадей вниз.
— Что ты собираешься делать? — прошептала Каттими.
Ноги и руки у девчонки тряслись, под глазами темнели круги, но от трясинного колдовства взгляд уже прояснился.
— Ветки, собирай сучья и ветки, — сказал ей Кай. — Сейчас будем жечь костер. И добывать горячую воду. Не волнуйся, овраг глубокий, места эти и раньше были малолюдными, а теперь-то и вовсе глухими стали. Тут до Зены уже не так и далеко. Несколько дней — и мы в городе. Есть одно средство стереть тот дурман, который вполз в тебя у трясины. Лошадей оставим в устье оврага, какая бы пакость ни полезла, все их не минуют, услышим. А мы займемся расколдовыванием. Вот ведь во что превратили пепелище. Мертвые-то чем Пустоте не угодили?
— Странно. — Каттими как завороженная смотрела на оживающий на сухих сучьях огонь, куталась в одеяло. — Странно так подействовало на меня. Будто заползло и стало расти изнутри. А ты ведь устоял. Почему?
— Не знаю, — пожал плечами Кай, ставя возле костра кожаные ведра с водой. — Словно кожу пыталось содрать, внутрь прорывалось, но не прорвалось. Что ж получается, не помогли тебе твои цветы на коже?