Я ожидал встретить здесь запущенность и захламленность – подстать той бедности, что видел во всем заведении. К своему удивлению обнаружил, что это место, пожалуй, самое ухоженное во всем здании. Обширное пространство, нарушаемое только балками перекрытий, свободное от пыли, мусора, хлама, освещенное лампой в толстой стеклянной колбе под потолком.

– Вот, – сказала Марфа Анатольевна, указывая на скаты крыши, – Рефлектор в порядке, не протекает, как ремонт сделали, так и работает…

Мне стоило некоторых усилий понять, о чем говорит эта простая с виду женщина. Если металл крыши – это рефлектор, то, что он собирает, направляется аккурат в центр видимой части чердака. Как раз там стоял одинокий, изрядно помятый ящик, из-под недорогого корейского телевизора. Так было бы в случае радиоволн. Выходит, то, что собирает этот «рефлектор», исходит снизу и концентрируется в этом самом ящике. Надо полагать, внутри и находится Накопитель.

Подошли к ящику. Нянечка развела мятые, будто обгрызанные картонные клапаны. Под ними оказалась скомканная тряпка самого неблаговидного вида и запаха. Нянечка осторожно приподняла тряпку. Я с любопытством склонился. И лишь успел ощутить, как под плащом предупреждающе дернулся Клоун…

Что-то случилось. Сверкнуло в глаза, защипало… Опомниться не успел, как хлынули слезы. Отшатнулся – упал на пол, отполз, всхлипывая и рыдая.

Вот она, настоящая Жалость… Раньше я совсем не понимал этого – одни намеки, разговоры и смутные ощущения. Сейчас же мне стало так остро, так невыносимо жалко всех несчастных и обездоленных в этом мире! И чувство было столь сильным, что казалось: еще немного и меня раздавит этим напором. И чтобы спастись, нужно бежать куда-то, искать того, кому нужен этот избыток Жалости, кому помочь, выручить, отдать всего себя…

Чувство схлынуло так же внезапно, как и появилось. И вместе с ним ушли последние силы и даже тепло из тела. Я сел, раскачиваясь, на полу, меня мелко трясло. Перед глазами плыли цветные круги, и откуда-то издалека доносился испуганный голос нянечки:

– Что ж ты так неосторожно, милок! – заохала нянечка. – Эк тебя зацепило… В первый раз, наверное? Ну, разве так можно…

– Все… Все в порядке… – пробормотал я, с трудом поднимаясь на ноги.

– Это ж не по наши слабые души готовится, – качала головой Марфа Анатольевна. – Это ж какой силы концентрат…

– Да-да… – проговорил я. Клоун беспокойно ерзал под плащом, норовя выглянуть наружу.

Я слегка придавил его свободной рукой, и сам же за него возмущенно крякнул.

– И как идет накопление? – мне было ужасно неловко, и я попытался перевести разговор в деловую плоскость.

– Как обычно, – нянечка положила на место тряпку, закрыла коробку. – Правда, в последнее время интенсивность жалости немного упала. Зачастили к нам иностранцы, за детками за нашими. Забирают их. Вроде и хорошо, что дети в семье будут расти, да только администрация совсем стыд потеряла. Поговаривают, ребятишками нашими чуть ли не торгуют. Ну, за право усыновления…

– А… – проговорил я. – Это плохо.

Мне просто нечего больше сказать.

Спускаясь, потерял из вида свою провожатую. Постоял немного посреди коридора. Заглянул в палату.

Здесь было светло и пусто. Огромная комната – и одна-единственная кровать у окна. Что-то заставило сделать шаг, другой… Подошел к железной кроватке с бортиками по бокам. На кровати сидел мальчик лет трех и улыбался. Только эта была не та счастливая детская улыбка. Это был всего лишь симптом неизлечимой болезни.

Мальчик издал какой-то нечленораздельный звук.

– Ну-ка, кто это там у нас?

Плащ сам сбой слетел с руки, и над кроваткой возникло это разноцветное чудовище с бубенчиками. Честно говоря, я был уверен, что ребенок испугается. Тем более, что болезненная улыбка мигом сползла с лица мальчишки.

Он посмотрел на меня и сказал – слегка картавя, но внятно и твердо:

– Вы не там ищете!

У меня перехватило дыхание, волосы встали дыбом по всему телу. Я силой удержал себя от позорного бегства. Клоун застыл, уставившись на мальчика – словно гипнотизировал его. Черт, а может, так оно и было?!

– Подумай, что им от вас надо? – прищурившись, сказал мальчик.

– К-кому?

– Сильным, кому ж еще! Что им нужно? За что они готовы душить не только слабаков, но и драться насмерть с себе подобными?

Мать моя женщина – меня экзаменует больной малыш! А стою перед ним навытяжку, в страхе и смятении. Что же творится в этом диком, заброшенном мире?!

– Н-не знаю… Пока не знаю…

– То-то и оно, – вздохнул мальчик.

Он вдруг метнулся в мою сторону и ухватился за прутья кроватной спинки.

– Заберите меня отсюда! – не столько попросил, сколько потребовал мальчик, глядя мне прямо в глаза. Взгляд меня поразил: жесткий, властный, совершенно не детский!

– Так, хорошего понемногу… – сказал Клоун, и его передернуло, словно он от чего-то отряхивался.

На лицо мальчика вернулась бессмысленная улыбка, взгляд снова стал блуждающим, без каких-либо признаков мысли. Из уголка маленького рта густой струйкой потекла слюна…

– Пойдем отсюда, – сказал Клоун, – а то сейчас зайдет кто-нибудь, начнет вопросы задавать…

– Что это было? – спросил я, когда мы спускались к выходу.

– Аномалия, – туманно сказал Клоун. – Сильный в теле слабого. Точь-в-точь, как ты, Близнец, только наоборот. Для общего развития – чтобы знал, как тебе повезло…

Потрясенный и совершенно опустошенный, вернулся к автобусу. Оглянулся на этот мрачный Дом Жалости. Из окна на втором этаже на меня неподвижно смотрела совсем маленькая девочка. Не меняя серьезного выражения лица, неловко помахала мне. Я помахал в ответ. Подумал, что успел запутаться в переплетениях правильного и неправильного, как дальтоник – в цветах добра и зла.

И без того несчастных детей используют в качестве доноров жалости. Правда, на благо всем остальным слабакам этого мира. Хорошо ли это? Я не знаю ответа…

5

Так же безрезультатно проверили два московских Накопителя. Клоун не почуял никаких следов чужака. С одной стороны, наверное, следовало радоваться, что анималы не добрались до основы Клана. Но с другой – круг подозреваемых серьезно расширялся.

Но меня не оставляли сомнения. Особенно смущала давешняя перепалка Владыки с членами Малого Круга. Нам явно что-то не договаривали, и это, как минимум, сбивало с толку.

– А откуда вообще эта информация – про анимала внутри Клана? – спросил я Хиляка.

Мы обедали в том самом кафе, где он, как Мефистофель, завладел однажды моей душой. По странной прихоти хозяев кафе называлось «Тарзан», и здесь любили собираться слабаки – что-то тянуло их к брутальному антуражу этого заведения. Наверное, здесь что-то, вроде клуба, только, скорее, не по интересам, а по их отсутствию.