— А я-то думал, что это я неплохо приспособился.
— Поначалу — да. А я просто не сразу в себя пришла.
Он выглянул в холл. Прыгающих по диванам ребятишек оказалось восемь, все не старше двенадцати-тринадцати.
— Не привык я к детям.
— К курам, судя по всему, тоже. Но их ведь ты притащил домой?
— А ты уверена, что хочешь этим заниматься? Я хочу сказать — сколько ты сможешь за ними приглядывать? Что случится, когда они подрастут? Им стукнет шестнадцать, и их одержат? Не самая приятная перспектива.
— Этого не будет. Мы избавим этот мир от контакта с бездной. Мы первые и последние одержимые. Подобное больше не повторится. И в любом случае, я не собиралась растить их в Экснолле.
— А где же?
— Мы отвезем их к Мортонриджскому перешейку и сдадим другим живущим.
— Да ты шутишь.
Нелепое заявление — он уже ощутил в ее мыслях железное упорство.
— Только не говори, что хочешь проторчать в Экснолле всю вечность.
— Нет. Но первые пару недель согласился бы.
— Путешествовать — значит копить впечатления. Я тебя не заставляю, Мойо, можешь остаться здесь и учиться играть в крикет.
— Сдаюсь. — Он со смехом расцеловал ее. — Пешком они не пройдут, слишком далеко. Нам потребуется какой-то транспорт. Так что я обойду город, гляну, что нам оставила Эклунд.
Уже в восьмой раз Сиринкс подходила к старинному домику Вин Цит Чона на берегу озера. Иногда они беседовали наедине, порой к ним присоединялись психотерапевты, Афина, Сайнон и Рубен. Но сегодня они опять были только вдвоем.
Вин Цит Чон, как всегда, сидел на веранде в своей инвалидной коляске, набросив на колени клетчатый плед.
— Добро пожаловать, милая Сиринкс. Как поживаешь?
Она слегка поклонилась на восточный манер — привычка, приобретенная ею после второго сеанса.
— Сегодня утром с ног сняли медпакеты. Едва могу ходить — такая кожа нежная.
— Надеюсь, ты не винишь в этом незначительном неудобстве врачей?
— Нет, — она вздохнула. — Они просто сотворили чудеса. Я им благодарна. А боль — она скоро пройдет.
Вин Цит Чон слабо улыбнулся.
— Именно такой ответ тебе и следовало дать. Будь я подозрительным стариком…
— Извините. Но я действительно воспринимаю физическое неудобство как преходящее.
— Весьма удачно. Последние цепи сброшены.
— Да.
— И ты вновь можешь летать среди звезд. А что, если ты снова попадешь к ним в лапы?
Девушка вздрогнула, строго покосившись на старика.
— Мне кажется, я еще недостаточно выздоровела, чтобы раздумывать об этом.
— Конечно.
— Ладно. Если хотите знать, я теперь вряд ли с такой охотой стану покидать жилой тороид «Энона». По крайней мере до тех пор, пока во Вселенной остаются одержимые. В моем положении это так плохо? Я подвела вас?
— Ответь сама.
— Я до сих пор вижу их в кошмарах.
— Знаю. Хотя и реже — мы считаем, что это признак прогресса. Какие еще симптомы сохраняются?
— Я снова хочу летать, но… мне трудно заставить себя решиться на это. Похоже, что меня пугает неопределенность. Я могу столкнуться с ними вновь.
— Неопределенность или неизвестность?
— Как вы любите копаться в мелочах.
— Ублажи старика.
— Неопределенность, безусловно. Неизвестное меня всегда притягивало. Я так любила исследовать новые миры, находить новые чудеса…
— Прости, Сиринкс, но ты никогда этого не делала.
— Что? — Она повернулась к нему, отпустив поручни, на которые опиралась, только чтобы увидеть на лице старика все то же раздражающе спокойное выражение. — Мы с «Эноном» не один год этим и занимались.
— Вы не один год изображали туристов. Вы восхищались тем, что открыли другие, что они построили, как они жили. Это поведение туриста, а не первооткрывателя, Сиринкс. «Энон» никогда не залетал в систему, не нанесенную на карту. Твоя нога ни разу не ступала на планету первой. Ты всегда действовала наверняка, Сиринкс. И даже это тебя не спасло.
— От чего?
— От неизвестности.
Она присела в плетеное кресло.
— Вы так обо мне думаете?
— Да. Не надо стыдиться, Сиринкс, — у всех нас есть слабости. Свои я знаю, и их больше, чем ты была бы готова поверить.
— Как скажете.
— Ты, как всегда, упряма. Я еще не решил, слабость это или сила.
— Зависит от обстоятельств, наверное, — она выдавила лукавую улыбку.
Старик согласно кивнул.
— Как скажешь. В этих обстоятельствах, соответственно, следует считать твое упрямство слабостью.
— Вам кажется, что я должна была отдать им и себя, и «Энон»?
— Нет, конечно. И мы встретились, чтобы определить будущее, а не переигрывать прошлое.
— Так вы считаете, что мой предполагаемый страх остается проблемой?
— Он сдерживает тебя, а это плохо. Твой разум не должны сдерживать преграды, даже поставленные себе самой. Я бы предпочел, чтобы вы с «Эноном» смотрели в будущее с уверенностью.
— Как так? Я-то думала, что уже почти исцелилась. Вместе с психотерапевтами я пережила заново все пытки и несчастья, мы разобрали при помощи логики все черные призраки прошлого. А теперь вы утверждаете, что в моей психике таится глубоко укоренившийся порок. Если я не готова сейчас, то уже никогда не буду готова!
— К чему?
— Не знаю. Делать свое дело, наверное. Защитить эденизм от одержимых — все, что сейчас делают другие космоястребы. Я знаю, «Энон» хочет помогать им.
— Сейчас ты была бы не лучшим капитаном, если бы тебе пришлось принять в этой борьбе активную роль. Страх неизвестности всегда будет удерживать твою руку.
— Об одержимых я знаю все, уж поверьте.
— Да? Тогда что ты станешь делать, присоединившись к ним?
— Присоединиться? Никогда!
— Ты собираешься избежать смерти? Было бы интересно выслушать твои соображения на сей счет.
— Ох. — Щеки ее покраснели.
— Смерть — это величайшая неизвестность. И теперь, когда мы знаем о ней больше, мера нашего незнания лишь увеличилась.