— А на кого Дальстрой оставит? На Сорокина?
— Такая махина по инерции еще десяток лет крутиться будет. Ох, Харитоша, Харитоша, страшно мне.
Она обняла мужа и положила голову ему на покатое плечо.
Стрелки часов перевалили за три часа ночи. По стеклам стучал дождь. Снег к утру растает, превратив дороги в размытое глиняное месиво. Спать оставалось недолго, но они так и не сумели заснуть.
К пятому причалу подошел «Альбатрос», катер с боевым прошлым, ранениями, неоднократно вступавший в неравный бой с противником и оставшийся на плаву до конца войны. После снятия с него вооружения торпедоносец отправился в опалу к берегам Нагайской бухты вместе с такими же, как он, зачисленными в разряд инвалидов, неспособных держать вахту в боевых порядках военно-морского флота. Работа в порту досталась только буксирам, остальные корабли раздали рыбакам, умеющим добывать краба и хорошую рыбу для стола руководства.
Итак, катер «Альбатрос» встал у причала. Его поджидала группа из восьми человек. Виктор Крупенков, главный рулевой, он же командир, он же рыбак и пропойца, сбросил трап на берег. Старую просоленную воблу затрясло от страха, как только он увидел, кто приближается к борту. Мистика! Сам всесильный Василий Белограй собственной персоной. Следом гроза ГУЛАГа полковник Челданов, его заместитель подполковник Сорокин, двое автоматчиков и двое зеков. Как их ни одевай, а штамп со лба не смоешь. Замыкал колонну непонятный тип. То ли зек, то ли вольняшка, то ли китаец, то ли якут, но не чукча. Держался прямо, уверенно, с достоинством.
Делегация взошла на борт, Крупенков убрал трап и приказал отдать концы. «Хорош улов, — подумал морской волк, — такие акулы в одном неводе». И тут же представил себе: сколько героев-добровольцев найдется в лагерях, дай им задание потопить катер вместе с заклятыми врагами человечества. Один взрыв — и срублена голова гидры! Обезоруживай охрану, поднимай народ на восстание. Ермаки, Разины и Пугачевы у нас еще не перевелись. В 17-м смогли, а почему в 49-м не смогут? «Не смогут! — остановил себя Крупенков. — Пока отец всех народов жив, все впустую. Надо бы сначала усатого придушить, да некому. Вшивота трусливая».
— Этих двоих в трюм, — приказал Сорокин.
Точно. Не ошибся. Зеков велено в трюм. Как их только ноги еще держат. Правильно. С палубы ветром сдует, в трюм их.
Старший, он же единственный, помощник командира Хабибуллин отвел доходяг в указанное место. Пассажиров проводили в орудийный отсек. Сорокин остался и, ухватив за руку, крепко сжал локоть бульдожьей хваткой:
— Ходил в бухту?
— А то как же, Никита Анисимович.
— Промеры сделал?
— Пройдем чисто. Без проблем.
— Подойдешь к борту сторожевика и первым поднимешься на судно. Думай сейчас, как поднять начальство на корабль, среди них циркачей нет.
— Лебедочку задействуем, Никита Анисимович. Люльку соорудим. Только мне-то нет резона на корабль взбираться. Хабибуллин вскарабкается, он малый смышленый, снасть знает, да и силенок поболе.
— Опять от тебя перегаром несет?
— Так ведь не выдыхается уже! Насквозь пропитался. Третий день капли в рот не брал! Ей-богу! Век свободы не видать.
— Запускай машину, Бармалей. Пойдешь малым ходом.
— Малым? Малым до мыса часа два ходу.
— Сам смотри. Лихость твоя мне не нужна, не рыбу везешь.
— Все сделаю, как надо.
Вытирая пот со лба, Крупенков отправился в рулевую рубку. В тесной кабине уже находился один человек. Сложив руки за спиной, в тяжелом кожаном реглане стоял сам Белограй, дымя носогрейкой. Едкий махорочный дым ел глаза. У командира катера душа ушла в пятки. Чтоб он провалился! Неужто всю дорогу на мостике простоит? Не пропоносило бы со страха. Генерал долго думать не будет, что не так, пристрелит. Опять Крупенков фантазировал: никто не видел, чтобы генерал кого-то лично расстреливал, да и кобуры с пистолетом не носил. Не ходило баек о жестокости Лютого. Хоть бы голос подал! Но генерал стоял у обзорного окна и всматривался в даль, не обращая внимания на рулевого.
Зарычали двигатели, заходили рычаги, звякнула рында, и катер, вздыбив морскую пену, мягко заскользил по воде. Шли вдоль сопок на среднем ходу, порт остался позади. Скалистый берег напоминал вымершую зону, и только чайки и бакланы создавали иллюзию жизни в застывшей природе. Безлюдная, холодная, враждебная земля. Где-то на материке отгремели салюты в честь 32-й годовщины Великой Октябрьской Революции. Разогнать бы катер, да направить его на скалистый член, торчащий из вечно озлобленного Охотского моря. Не успеть. Крупенков покосился вправо. Возле двери, на заливаемой леденящими брызгами палубе, на открытом ветру, стоял сосунок с автоматом, накрытый брезентовой плащ-палаткой, и не сводил с него раскосых глаз. «Не успеешь», — сказал внутренний голос.
Десять лет назад после тяжелого ранения боцман Крупенков, списанный на берег, вольнонаемным прибыл на Колыму в надежде найти здесь арестованную в 42-м жену. Никого он не нашел. Глупая была затея. Так и остался рыбачить в местном рыбсовхозе. Жизнь для него кончилась в мае 41-го, когда семья в полном составе провожала его в очередной поход на флагманском крейсере Балтийского флота «Киров» в студеные воды Баренцева моря. Ефросинья тогда на восьмом месяце ходила. Третьего ждали. Вернулся моряк домой, никого не застал. Волком завыл. Крест на себе поставил. Год пил, потом собрал вещмешок и пошел на поиски. Сейчас уже никого не ищет. День прошел, и ладно. Из медалей своих нагрудные крестики отлил и салагам раздарил. Окропил их святой водой в храме, продел веревочки в ушко и повесил на шеи тем, кого терять не хотел. Жаль желторотиков. Принял ли Всевышний его крест, признал ли? Ведь ему его дали «За отвагу», а стало быть, за убийство врага. Кому в голову взбредет из медалей православные кресты выпиливать? Фантазер, да и только.
Катер сбавил обороты, и задранный нос плавно опустился в воду. Наконец Белограй увидел судно. Туманка рассеялась при входе в бухту, и перед ним вырос красавец. Первое, на что обратил внимание генерал, было вооружение — все на месте. Сторожевик стоял носом к берегу на якорях, вцепившись в дно мертвой хваткой. Ни одного видимого повреждения. Новенький, без ржавчины, будто нарисованный.
Белограй вышел на палубу. Матрос вглядывался в прозрачную воду, выискивая камни, рифы и отмели, и давал сигналы рулевому. Генерал встал у борта. К нему подбежал подполковник Сорокин.
— Веди сюда моряков из трюма. Мне нужна первая оценка.
— Слушаюсь!
Катер подошел к кораблю на расстояние в триста метров и застопорил ход. На носу собралась вся группа Белограя, к ней присоединились моряки. Генерал повернулся к бывшему капитан-лейтенанту и спросил:
— Что перед собой видишь, командир?
— СКР типа «Ураган» проекта тридцать девять четвертой серии, — ответил Кравченко. — Классический миноносец. Из дивизиона «плохой погоды». Высокая остойчивость, но очень стремительная качка. Длина — семьдесят один с половиной метр, ширина — семь и четыре, осадка — два и восемь, водоизмещение — пятьсот шестьдесят тонн, скорость — двадцать четыре узла. При экономной скорости в четырнадцать узлов дальность похода — девятьсот шестьдесят миль. На борту две стомиллиметровые пушки, четыре сорокопятимиллиметровые зенитные пушки, тридцатисемимиллиметровый зенитный автомат, один трехтрубный торпедный аппарат. Должны иметься мины, глубинные бомбы, тралы.