Но верь или не верь, а поиски убийцы надо начинать с этой пятерки. Других версий все равно не существует.

Родион поднялся с пола. Его взгляд упал на тумбочку, где лежала помятая фотография мужчины. Он долго всматривался в нее, потом взял в руки. На снимке был Баян. Перевернув фотографию обратной стороной, Родион прочел надпись: «Моей ненаглядной с любовью!». В углу стояла пометка, сделанная красным карандашом: «№ 306-В». На картоне остались следы клея. Как фотография Баяна могла попасть в спальню? Анфиса с ним виделась не более трех раз, и то по работе. А сейчас она была в декрете.

Голова пухла от загадок. Родион сунул фотографию в карман, снял с вешалки кожаную куртку, кепку и отправился на поиски истины.

14.

Три недели генерала не было на месте: летал на своем самолете на Чукотку. К кому, зачем и почему, никто не знал. Его обязанности выполнял полковник Челданов, но и он оставался в неведении по поводу замыслов начальника. Свиту с собой не брал, даже Гав-рюху, кто-то ведь должен кормить медведя и следить за порядком в доме. Сопровождал генерала только майор Мустафин — верный абрек хозяина.

Вернулся Белограй в приподнятом настроении и с головой окунулся в дела. Май на носу, полным ходом шла сортировка золота. Не за горами час расчетов по особым, не предусмотренным в плане счетам. Челданов нервничал. Только за последнюю неделю генерал подписал больше четырехсот приказов на освобождение. Возобновились авиарейсы местной линии на Хабаровск. Мечты дальстроевцев не сбылись, железную дорогу так и не построили.

В один из дождливых дней на генерала нахлынула хандра и он взялся за бутыль с самогонкой. Месяц в рот не брал, а тут сорвался. Гаврюха играл на аккордеоне, а Василий Кузьмич пел заунывные песни из репертуара Вадима Козина. От лирики ничего не осталось, да и певучесть не та. Сплошная горечь да желчь. Слова те же, смысл другой. Выпив очередной фужер, генерал посмотрел на своего шута и тихо сказал:

— Скоро прощаться будем, Гаврюха.

— Это зачем же, ваше величество?

— Не век же нам здесь маяться.

Вот и гадай, чего он хотел этим сказать.

— Бросить империю хочешь, государь?

— Мне суждено здесь сдохнуть. А тебя отправлю на большую землю. Со мной погибнешь. Дам тебе вольную, ежели до Москвы пешком дойдешь. А? — Генерал рассмеялся и налил еше самогона.

У Гаврюхи на глазах выступили слезы. Разве хозяину понять, какую оплеуху только что отвесил он своему шуту. За генералом и впрямь до Москвы дошагал бы, а без него никуда. Так уж получилось.

Шут

Этот случай произошел в конце 45-го. Блатной этап перегоняли по Тенькинской трассе. Растянувшаяся колонна двигалась медленно, конвой с овчарками уже не обращал внимания на увеличившуюся дистанцию в строю.

— Разве блатарей так водят? — нахмурился Белограй, спрыгивая с лошади.

Сопровождавшие его тоже спешились.

— Машин не хватило, товарищ генерал. «Феликс Дзержинский» из Ванино пришел, двенадцать тысяч в трюмах. Никишов лично сутки из порта не уходит.

— В транзите надо держать, за колючкой.

— Забито до отказа. Этих до Олы доведут, там еще есть места.

Белограй как в воду смотрел. Нашелся один псих. Похоже, акробатом был. Из ряда в момент выскочил, пара прыжков в сторону, выбил кулаком зубы солдату, подхватил его винтовку и вскочил на коня. То ли осетин, то ли грузин, он знал, как сидеть в седле и как стрелять с одной руки. Взгляд — огонь. Глянул на Белограя и передернул затвор. Тут из-за спины лейтенанта вынырнул мальчишка и загородил собой генерала. Раздался выстрел. Джигит на коне врезался прямо в колонну, людей подавил и помчался по тундре прочь, отстреливаясь. Колонна дрогнула. А мальчишка так и стоял перед Белограем, словно замороженный. Потом медленно поднял свою винтовку, передернул затвор и прицелился в удаляющуюся точку. Выстрел. Беглец рухнул в снег, а конь поскакал дальше. Все ахнули. С такого расстояния в подвижную мишень попасть с первого выстрела невозможно.

— Лучший выстрел в моей жизни, — сказал генерал.

— Худший. Я метил в лошадь, — проговорил солдат и упал под ноги Белограя.

Только теперь все заметили черную паленую дырку в шинели паренька, аккурат возле сердца. Молодость спасла — живым остался. Генерал Белограй лично навещал солдата в больнице. Детдомовский паренек, ни родных, ни близких. Жил с охотниками в тайге, там стрелять и научился. Время пришло, призвали в армию, и угораздило его попасть на Колыму.

Хотели мальчишку комиссовать. Белограй заартачился. «К себе возьму Гаврюху. Дам ему чин лейтенанта, будет моим ординарцем. Он мне жизнь спас, грудью заслонил». Самого Гаврюху никто не спрашивал. Так все и вышло. Стал Гаврила Афанасьевич Дейкин лейтенантом в девятнадцать лет и личным ординарцем большого начальника. Белограй полюбил своего спасителя. Да и паренек к нему привязался, как пес. С тех пор четыре года перед глазами промелькнуло. Белограй командовал империей большей, чем Европа, а Гаврюха так и остался лейтенантом и Гаврюхой. Правда, с генеральским шутом никто шутить не рисковал — любого на место поставит, а то и столкнет с теплого места.

Лучшего стрелка так никто и не сыскал. Многие с ним тягались, да все впустую. Свечку гасил со ста шагов из карабина. Лучше Гаврюхи никто на аккордеоне не играл, анекдотов не рассказывал, пельменей и щей не варил. На все руки мастер. Чего не сделаешь для бати!

Вот почему у парня сейчас слезы выступили.

15.

Огромный самолет, произвел впечатление на всех встречающих. Серебристый летающий крейсер, сверкающий на солнце. Но когда стал садиться, его накренило на левое крыло, а потом он едва не клюнул носом в посадочную полосу.

— Пьяные они, что ли? — удивился Рогожин, командир экипажа генеральского ЛИ-2.

На летное поле для встречи прибыл сам Белограй и сопровождающие его лица: полковник Челданов, майор Мустафин и личный экипаж генерала. Летчики никогда не входили в генеральскую свиту, а сегодня он их вызвал и, видимо, не зря. Такого самолета никто из них еще не видел. Поражали размеры и размах крыльев, стеклянный нрс, дающий возможность летчикам видеть землю под ногами, четыре мотора с гигантскими пропеллерами.

— Нет, Елизар Никифорович, они не пьяные, — ответил бортинженер Василий Муратов. — Это же бомбардировщик. Балансировка еще плохо отработана. С бомбовой нагрузкой он сядет нормально.

— Все через жопу. С бомбами взлетать надо, а на базу возвращаются пустыми, — проворчал Рогожин.

Белограй ухмылялся и помалкивал. Он услышал то, что хотел слышать, для того и вызвал свой экипаж на поле.

— Красивая машина, — продолжал командир. — Лет через пять ее доведут до ума.

Сигнальщики с флажками руководили рулевкой. Машина неуклюже крутилась на поле и наконец замерла в сотне метров от центрального крыльца. По трапу спустились пять членов экипажа в кожаных летных куртках на меху и оленьих бурках.