Карабин сделался скользким, как рыба. Мир перед глазами поплыл, ноги стали ватными. Я опустился на бетонную плиту и тут же получил болезненный удар ногой по ребрам. Упал на спину, с запозданием сообразив, что остался без оружия. Попытался вслепую нащупать карабин…
Стоящий надо мной мужчина словно в замедленной съемке вытащил из-за спины пистолет. И, несмотря на вязкую предрассветную дымку, я неожиданно отчетливо увидел его лицо. Все та же неопрятная борода, тот же жесткий, безумный взгляд.
Губы Михалыча искривила усмешка, он меня тоже узнал. На секунду замерший пистолет снова заскользил вверх, целя в лоб.
Вот она — смерть.
Я оперся правой рукой о стену надстройки. У меня оставался последний шанс. Сейчас он начнет давить на спуск, я дернусь влево, и если повезет…
Мир замер. Застыл. Стал черно-белым. Контрастным. Чересчур резким.
Я уже лежал на этой крыше. Я видел Михалыча с пистолетом. Я дергался, пытаясь опередить пулю, и она взрывала мое сердце. Все это было. Отчетливо и ярко. Не здесь. На ТЭЦ. Когда я стоял в круге чистого безупречного сияния. В шаге от столба света. Я уже видел свою смерть и по странной прихоти судьбы получил шанс действовать иначе…
Мгновение озарения прошло. Я дернулся. Но не вбок, а вперед, и пнул Михалыча по коленке. Хлопнул выстрел, ногу пронзила дикая боль. Михалыч, на секунду потерявший равновесие, отступил на шаг, оскалился и снова поднял пистолет.
Простучала короткая очередь — Вербовски всегда экономил патроны. Выпущенные в упор пули ударили крановщика в грудь. Злой, сумасшедший взгляд в один миг стал пустым и бессмысленным. Михалыч привалился к кирпичной стене и сполз на бетон, уткнувшись лицом в грязный рубероид. А Вербовски уже снова стрелял — не в него — туда, где находилось гнездо пулеметчика.
Я с трудом сел. Трясущимися руками расстегнул подсумок. Попытался разорвать упаковку бинта, но она выскользнула из рук столь же ловко, как карабин.
Вербовски грузно спрыгнул с надстройки.
— Коля, ты живой?
— Живой. — Я пытался говорить громко, но с губ сорвался только невнятный сип. — Живой.
— Дай посмотреть. — Эдик достал нож, разрезал штанину. — Навылет. Сейчас.
Он вытащил резиновый жгут, перетянул ногу, вскрыл пакет просроченного стрептоцида и засыпал рану ровной желтоватой дорожкой. Лучше чем ничего.
Сзади послышались шаги.
— Живой? — Игорь присел рядом. — Эдуард, к пулемету, я им займусь.
Повторять дважды не пришлось. Вербовски метнулся к оружию, а Игорь наложил тампон и принялся бинтовать рану.
— Сейчас-сейчас, почти закончил, — приговаривал он.
— Я так хреново выгляжу, что нуждаюсь в утешении?
— Ничего-ничего, — кажется, моих слов Игорь не услышал, — только потерпи немного. Сейчас мы дорогу расчистим…
Снова застучал пулемет, послышался звук бьющегося стекла: Вербовски открыл огонь по вокзалу. Мимо пробежал Стас, и вскоре к пулемету присоединилась автоматная трель.
— Сиди, не шевелись. — Игорь затянул узел, помог мне удобнее прислониться к стене. — Я сейчас.
Он подхватил тяжелую винтовку и сжатой пружиной бросился к краю крыши. Раздался одиночный выстрел.
Я поплотнее запахнулся в куртку. Начало знобить. Забинтованная нога судорожно подергивалась то ли от ранения, то ли от холода. А может, от избытка адреналина… Кажется, я слышал о таком в одном фильме…
Веки потяжелели. Несмотря на продолжающуюся канонаду, я задремал…
Очнулся от того, что Игорь хлопал меня по щекам. Простреленная нога онемела. Головокружение прекратилось, хотя голова болела адски.
— Так, давай вдвоем.
Игорь подставил плечо, а Вербовски обхватил меня за поясницу.
— Что… — Я едва смог разлепить губы. Закашлялся и уже тверже произнес: — Что там?
— Кончено. — Игорь перехватил меня поудобнее. — Вокзал взяли. Остальные разбежались. Они не ждали, что их главный ствол начнет бить по своим. Так, на ногу не ступай, давай осторожнее. Сейчас нам главное — спуститься вниз…
Погрузка подходила к концу. Грузовики, под завязку набитые людьми и вещами, чинно выруливали на широкое шоссе. В хвост колонне пристроился солидный черный джип с охраной. Еще один шел впереди — живое доказательство того, что перегонный куб запущен и первая партия нефти переработана в бензин.
Автоколонна стремительно набрала ход и вскоре скрылась за поворотом.
Второй рейс за сегодня из пяти запланированных.
— Гуляешь, инвалид? — Игорь приветственно хлопнул меня по плечу.
— Да, осточертело лежать.
Опираясь на костыль, я проковылял к старенькой лавочке напротив фонтана. Рана заныла.
— Мне можешь не объяснять. — Игорь присел рядом. — Как Ника?
— Пакует вещи.
— Понятно… Когда отъезжаете?
— Завтра, после обеда.
— И всего вас?..
— По спискам — четыреста человек. Обещают до двух тысяч.
— Кто обещает?
— Коршунов.
— Этот не соврет, — двусмысленно прокомментировал Игорь. Улыбнулся, но тут же убрал улыбку и стал серьезным. — Хотя, может и наберется. Сейчас холода ударят, и люди задумаются, что страшнее: месяц за светящейся стенкой на полном пайке или зимовье в городе на урезанном. Честно, я и сам подумывал к вам записаться.
— Но решил остаться?
— Решил, — кивнул Игорь. — А что делать? Это сейчас затишье. Через пару недель банды очухаются, посадят на место облажавшегося Маршала какого-нибудь Генералиссимуса, и все закрутится по новой. Предрекаю: зимой будет та еще заварушка.
— И ты, конечно, не останешься в стороне, пророк.
— Ну, кто-то должен делать грязную работу, — с серьезным видом ответил Игорь. — Слышал, Эдика назначали главой безопасности на лесопилке?
— Да, Ника рассказала. А Саныч теперь ответственный за коммуналку в Поселении.
Игорь промолчал. После похода на ТЭЦ тему Сан Саныча он начисто игнорировал. Даже не поинтересовался, насколько серьезно того ранили во время боя. Причины были. Не каждый день тебе на публике ломают нос за то, что ты бросился спасать товарища.
— Ладно, я пошел. — Игорь снова хлопнул меня по плечу. — Завтра утром увидимся.
— Напоследок?
Игорь засмеялся.
— Прекрати! Вы же не навсегда уезжаете. Да и стена эта, благо дело, не бетонная. Буду зимой к вам заглядывать с новостями. Ну, и в картишки перекинуться. Тут… — он заговорщически понизил тон, — чертовски мало хороших игроков в покер.
Я улыбнулся.