Стекло разлетелось вдребезги. Висячих кусков не осталось, хотя осколки усыпали всю раму и подоконник. Я разметал их, как мог, сломал или вытащил торчащие в нижней части рамы стеклянные зубья. Осторожно провел рукой по деревяшке. Вроде чисто, но ведь не проверишь толком! Чуть рука соскользнет, и разрежешь пальцы на хрен. Это только Брюс Уиллис босиком по стеклу бегает. Да тибетские йоги.
— Снимай штаны. — Я повернулся к Сан Санычу.
Охранник ухмыльнулся.
— А сам?
— А сам — без трусов, — огрызнулся я. — Мне что, с голой задницей на стену лезть?
— Кого-то стесняешься? — продолжал лыбиться Сан Саныч.
— Блин, ты снимешь или нет?
Я начал злиться всерьез. Вероятно, в другое время ситуация показалось бы смешной, но за сегодняшний день чувство юмора у меня атрофировалось.
Продолжая ухмыляться, Сан Саныч стянул брюки. Ткань была тонкая. Я сложил их по стрелке и свернул вчетверо. Какая-никакая, а подкладка, мелкие осколки не пропорют. Во всяком случае, не должны.
Я уперся покрепче, рывком пробросил тело наверх. Вцепился в раму и осторожно ступил на бетонный подоконник. Лестничная клетка была засыпана стеклом, но я высмотрел местечко почище и спустился. Несколько раз глубоко вздохнул, унимая сердце. Выглянул в окно.
— Я поднимусь в квартиру, найду веревку и что-нибудь стекло застелить. Пришвартуем плот, и вытяну тебя.
— Погоди. — Сан Саныч покопался в тумбе с инструментами, достал стамеску и кинул мне. — Прихвати, мало ли что.
Несколько секунд я пытался сообразить, зачем мне стамеска, потом до меня дошло. Вот оно что… Я взвесил ее в руке, примеряясь. Говорить о балансе не приходилось, но, пожалуй, это серьезное оружие. Пострашнее молотков и гаечных ключей. Молоток я тем не менее подобрал.
В доме царила тишина. Я медленно поднимался по лестнице, останавливаясь и прислушиваясь на каждом пролете. Проморгать «дядю Витю» с монтировкой не хотелось. Но, видимо, с защитниками порядка в нашем подъезде было туго.
Я беспрепятственно поднялся на девятый этаж. Поковырялся в замочной скважине — ключ пришлось поворачивать с заметным усилием — и зашел в квартиру. Первое, что бросилось в глаза, — пыль. «Скала», по сравнению с домом, смотрелась образцом чистоты. Толстый пушистый ковер стелился по полу, серым чехлом накрывал висящую в прихожей одежду. Стоявший у входа пуфик напоминал кавказскую папаху.
В комнатах было еще хуже. Широкие деревянные подоконники сгнили, обои под ними превратились в грязные жухлые лоскуты. Ковер можно было выбрасывать на помойку. Обои на стенах выцвели, рисунок едва просматривался — вот тебе и гарантия пятнадцать лет. Мебель и техника на первый взгляд не пострадали, если не считать все той же пыльной шапки. Впрочем, сейчас не до анализа, сначала надо пристроить плот и вытащить Сан Саныча.
Как выяснилось, с веревками я погорячился, в доме нашлась только бельевая. Моток здоровый, с запасом, вопрос в том — хватит ли прочности. Майке и деревянной плите вот не хватило.
Я размотал клубок и подергал веревку. Вроде держит. Если сложить в несколько раз, точно не порвется.
Я переобулся в кроссовки и натянул свежую футболку. Девушек мы высадили, демонстрировать мышцы некому. В носу немедленно засвербело. Футболка, хоть и лежала в шкафу, насквозь пропиталась пылью.
Пару раз чихнув, я подхватил старую кожаную куртку, добавил к экипировке пудовую гирю и швейцарский кухонный нож с широким лезвием.
Как оказалось, пока я собирал барахло, Сан Саныч тоже не валял дурака. Вколотил в плот пару гвоздей подлинней, загнул их в форме подковы. Я спустил ему гирю и кусок веревки. Гиря звучно шлепнулась в воду и опустилась на козырек подъезда. За якорь сойдет.
Мы переправили через окно инструменты и спортивную сумку. Затем я расстелил на подоконнике кожаную куртку и занялся финальной частью спасательной операции. Она продлилась меньше минуты, но по ее окончании руки висели как плети. Сан Саныч выглядел еще хуже: лицо багровое, пальцы дрожат. Вытянуть мужика под девяносто кило весом — задача для тяжелоатлета, а не для теннисиста. Особенно, если мужик почти ничем не может помочь, хоть и старается.
* * *
Мы сидели в гостиной и решали что делать. За окном смеркалось, света не было. Я нашел пару свечек: одну в форме елки — подарок тети на Новый год, другую в форме фаллоса — друзья-шутники постарались. И ведь нашли же, умудрились… Впрочем, горел фаллос отлично. На эту ночь хватит, а дальше будем думать. И не только о свечках.
К холодильнику я подходил с опаской, но опасения не подтвердились. Все, что могло прокиснуть — прокисло, все, что могло протухнуть — протухло, однако произошло это настолько давно, что продукты успели высохнуть до состояния камня. Так что вместо тошнотворного смрада меня встретил уже привычный затхлый запах с легким привкусом пластика.
Распахнув окно, я без затей повыкидывал продукты на улицу. Достал с нижней полки несколько банок консервов, прошелся по кухонным шкафам. На первый взгляд все было не так плохо: пакет пшенки, пакет риса, гречка, консервы, два кило муки и пять сахара, несколько сухих супов, полпакета макарон, нераспечатанная упаковка спагетти и плитка шоколада. Вроде и много всего, а есть нечего. Без электричества не включишь плиту, не сваришь каши. Хоть мебель ломай и разводи костер на лестничной площадке.
Я возлагал надежды на консервы, но тут нас поджидал неприятный сюрприз. Две банки зримо вздулись, и Сан Саныч забраковал их сразу. Банка с лососем выглядел нормально, но едва пробили крышку, запах ударил такой, что лосось немедленно проследовал в окно. Оставалась тушенка, не съеденная в последнем походе за Волгу, фасоль и кукуруза.
— Вегетарианец? — Сан Саныч вскрыл фасоль и вывалил содержимое в тарелку.
— Для салата. — Я подтолкнул к нему банку тушенки. — Тертый сыр, чеснок, фасоль. Отлично получается.
— Жаль. — Охранник разделил мясо на две равные порции. — Жаль, что не вегетарианец. Тушенка бы мне досталась.
— Оборжаться. — Я подцепил вилкой мясное волокно.
Мы смели ужин минут за пять. Без хлеба вышло не сытно. Увы, высохший до сухаря батон заплесневел до полной несъедобности.
— Тихо у вас. — Сан Саныч хмуро посмотрел на оставшуюся банку с кукурузой.
Я хмыкнул, поднялся.
— Обойду соседей. Не может быть, чтобы никого в подъезде не осталось.
— Не откроют. — Сан Саныч кинул ложку в тарелку. — Если до сих пор не сбились в кучу, значит, сидят по норам на своих запасах. Не откроют.
— Или их некому пнуть.
Я вышел в коридор и тут же услышал тихие шаги. Где-то сверху: не то одиннадцатый, не то двенадцатый этаж.
— Есть кто? — Я высунулся в пролет лестницы, но в коридоре было слишком темно, чтобы что-то разглядеть.
На секунду все стихло.